Сага о драконе - [62]

Пэну пришлось объяснять Пуке, как надевать и подгонять летное снаряжение. Когда все оказалось на месте. Пука попрыгал и затянулся.

«Ладненько, Пэн. Я готов. Поехали!»

Одно могучее движение — и Пэн оказался в воздухе. Пука испустил громкий радостный крик:

— Э-ге-гей!

Он пригнулся к шее Пэна, а потом начал колотить его пятками в бока.

Снизу донеслось:

— Давай-давай, ковбой!

От неожиданности Пэн замер и едва не грохнулся; пришлось как следует поработать крыльями, чтобы остаться в воздухе. Счастье еще, что Пука был привязан, а то свалился бы. Когда они стартовали, в ангаре никого не было. Теперь внизу стоял лейтенант Киахрон, главный инженер.

— О-го-го!

Выравнявшись, Пэн сел рядом с кзинти, смеявшимся теперь над выкрутасами, которые пришлось проделать дракону, чтобы приземлиться.

— Не думал, что вы сумеете, салажата.

Сейчас Пэн и Пука тоже смеялись. Мудрено было не засмеяться при виде ухмыляющегося высоченного кошкочеловека, который, к тому же, держался за ребра от хохота. Пэн послал:

«Я бы вас прокатил, да мне думается, вы уж слишком большой. Я ни за что не взлечу».

— Что он сказал, малыш? — спросил Киахрон.

— Вы, должно быть, не осень хорошо знаете Пэна, сор, — вежливо предположил Пука.

— Да, не очень. Думаю, я лишь однажды видел этого дракона, да и то всего несколько минут. А что? Это имеет какое-то значение?

— Сем больше он ваз знает, тем лусе вы его понимаете. А сказал он, сто прокатил бы вас, да вы слишком велики.

Киахрон опять засмеялся.

— Велик, это точно! Еще раздавлю тебя, как жука! — Но в глазах его при этом мелькали веселые огоньки.

Пэн повернулся к Пуке и сказал:

«Спроси, можно нам полетать?»

— Сор, Пэн спрашивает, можно ли нам полетать.

— Какие вопросы! Но только если я смогу на вас посмотреть.

— Договорились, сор!

Пука опять забрался на спину к Пэну, и лягнул его в крепкие бока.

«Полетели! И чтоб ничто нас не остановило!»

«Идет!» — откликнулся Пэн.

Они снова взлетели. Кружились и вертелись вдвоем по ангару. Не чистое небо, конечно, но тоже пойдет. Наконец, минут через сорок пять, Пэн остановился, утомленный. Пука тоже устал. Хоть он и не тратил силы для полета, но почти все время гикал и улюлюкал, как дикий индеец, которым, по сути, и был.

Счастливый, он снял с Пэна упряжь.

«Я никогда так не веселился с тех пор, как расстался с папой».

Он перекинул сбрую через голое плечо, и они вдвоем вышли из ангара.

«Это потому, что вокруг тебя — взрослые, — отозвался Пэн. — Ты слишком быстро стараешься вырасти».

Дракон довел спутника до голографического отсека. Убедившись, что там никого нет, он ввел программу, имитировавшую Перн.

«Пошли. Увидишь, о чем я скучаю».

Когда дверь отворилась прямо в громадную песчаную чашу, у Пуки перехватило дыхание.

«Это старый вулкан, верно?»

«Да. Здесь, в другом мире, я родился. Вот по таким местам я скучаю, когда мне одиноко. А о чем ты скучаешь?»

Пэн подвел Пуку к краю большого водоема. Юноша видел высоко в небе каких-то крошечных летунов, а на пляже они были одни.

«О папе. И о «Дерзости».[24]

«Нет. Я не о том. Я знаю, что скучаю по тем, кто вывелся вместе со мной. Скучаю о том, как здорово было учиться. Скучаю по сверстникам. И, конечно, мне недостает Карен. У меня есть Сипак, но это не одно и то же. Она была первой, кого я увидел, выйдя из скорлупы».

— Тогда почему ты здесь?

«Мне уготовано нечто большее, нежели сражения с Нитями. Если верить древним стихам, мне, думаю, предначертано стать спасителем своей планеты. У меня на самом деле не было выбора. Мне необходимо было уйти. Остаться я не мог, — Пэн тяжело опустился в песок, вытягивая предплечье, чтоб поболтать им в воде. — Но взрослеть не начал».

Несколько минут они просидели в тишине. Потом Пэн еще раз спросил:

«О чем ты скучаешь?»

Пука вздохнул.

— Скусаю по друзьям, которые у меня были, пока я не заболел. О том, как нам бывало весело. Мы занимались и играли, стобы стать похожими на своих отцов, а их ответственность на нас не висела. Не надо было заботиться о том, как не опосдать к насалу смены. — Он посмотрел на Пэна. — Мне кажется, я скусаю о друзьях моего возраста.

«Почему ты не попросил отца оставить тебя со сверстниками?» — спросил Пэн.

— Не знаю. Но, когда я проснулся здоровым и никто, кроме папы, не понимал меня, я не хотел, стоб папа уходил, и сам уходить не хотел. Вот и выусил я новый язык и пошел в Академию, стобы сделать ему приятное. — Он прислонился к мягкой шкуре Пэна. — Мне кажется, я никогда не смогу вернуться.

«Значит, как у меня, у тебя по-настоящему и не было выбора. Вырасти ты не успел».

— Но я не думаю, сто, будуси здесь, спасу какую-нибудь планету.

«Все равно ты здесь для чего-то. Ты можешь не знать причины, как знаю я, но ты создан для чего-то. И не имеет значения, что пока тебе не известно, зачем ты здесь. — Пэн хихикнул собственным мыслям. — Теперь я начинаю разговаривать как ты!»

Пука улыбнулся.

— Мне давно хосется задать один вопрос. Ты со всеми ладишь. Ты, кажется, всегда знаешь, сто сказать. И все вокруг позволяют тебе поступать как подростку — а ты подросток и есть. Наполовину взрослое существо. Посему? Как?

Пэн на минутку задумался.

«Помогает то, что я здесь, на «Заре» — член чьей-то семьи. Редко встретишь человека с маленьким сыном и товарищем-юношей, особенно на звездолете. Но Сипак не ждет, что я буду не тем, кем я есть, пока мы в нашей квартире. Когда я на посту, от меня ждут, чтобы я действовал, как ответственный взрослый. Когда я не на службе, я волен вести себя, как хочу. Пытаться взрослеть неким полуобычным образом. А ты… ты слишком стараешься. Ты не расслабляешься, когда свободен. И некому РАЗРЕШИТЬ тебе вести себя как подростку, а ты еще подросток. Ты все время должен действовать как взрослый. И это делает тебя слишком серьезным».