Сафари в Ла-Пасе - [41]

– Сеньор, ваше предательство запятнало честь Боливии.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Полицейские осклабились.

– Ваша милость сейчас нам сама все объяснит.

Схватив старика за руки, полицейские надели ему наручники и пихнули головой в ледяную воду. Один из них выругался, стряхивая с себя попавшие на него брызги. Отец Лукресии пытался не дышать как можно дольше. Когда же воздух в легких кончился, сделал попытку выпрямиться. Четыре тяжелых руки крепко держали его за плечи. Секунды шли. Один из негодяев следил за стрелкой хронометра. Заметив, что пузырьки воздуха больше не поднимаются из воды, старика подняли.

Несчастный отчаянно хватал воздух открытым ртом. Его тошнило.

Один из мучителей пустил ему в лицо струю табачного дыма. Старик закашлялся.

– Не решила ли еще ваша милость просветить нас относительно своей деятельности?

Отец Лукресии молчал. Он знал, что ему было бы достаточно назвать каких-нибудь два-три имени. Но этих людей тогда бы схватили и мучили бы до тех пор, пока они не признали бы за собой какого-нибудь «преступления». Так «политический контроль» обеспечивал себя работой. Заметив, что старик более или менее отдышался, полицейские снова ткнули его головой в ванну. На этот раз набрать воздуха он не успел. Легкие наполнились водой, и старик захлебнулся.

Палачи не обратили на это внимания. Когда стрелка пробежала весь шестидесятисекундный круг, они извлекли отца Лукресии из воды. Но он уже не отбивался и не хватал воздуха ртом.

Один из полицейских недобрым словом помянул сеньора за его странные манеры.

Положив отца Лукресии на пол, палач приложил ухо к его груди. Сердце старика не билось. Тогда, встав, он пихнул труп ногой.

Боясь гнева майора Гомеса, полицейские наскоро натянули на мертвеца одежду и даже повязали галстук. Затем посадили на табурет. Один из них достал свой автоматический кольт 11,43 и дважды в упор выстрелил ем в спину. На груди трупа появилось два огромных кровавых пятна. Убрав оружие, стрелок сказал тому, кто держал труп за плечи:

– В рапорте укажешь, что он был убит при попытке к бегству...

Задание было не из простых, поскольку тот, кто его получил, даже не умел как следует написать свое имя.

– Надо доложить майору, – сказал он.

* * *

Майор Гомес напряженно следил за тем, как с нескончаемыми пассами стриптизерка снимала свои крохотные трусики. «Маракаибо» на Прадо, хотя и было заведением весьма жалким, однако единственным учреждением такого рода в Ла-Пасе.

Увлеченный зрелищем, Гомес плыл на волнах сладострастия.

В тот самый момент, когда красотка уже должна была наконец, оказаться голой, чья-то рука тронула его за плечо. Вздрогнув, он обернулся и узнал одного из своих подчиненных.

– Что надо?

Полицейский зашептал ему на ухо. Гомес подскочил.

Настроение его резко упало. Он взглянул на крутившуюся на сцене девицу и вдруг увидел, что она была плоскозада и больна целлюлитом.

– Безмозглые идиоты! – выругался майор. – Я вас всех отправлю в Чако... до скончания века!

Полицейский стоял по стойке «смирно»; в глазах его подобострастие смешалось с ужасом.

– Что с трупом?

– Отвезли домой.

Потеряв всякий интерес к представлению, Гомес поднялся. Смерть отца Лукресии наделает много шума. Никто не поверит, что он пытался убежать. Майор бросил все еще стоявшему рядом младшему чину:

– Что еще?

Проглотив слюну, тот доложил:

– Вас поджидает его дочь. С ней какой-то блондин... Арестовать?

Гомес понял, что вечер окончательно испорчен.

– Это ты им сказал, где я?

– Нет. Они увидели вашу машину.

Майор с огромным сожалением заглянул на появившуюся на сцене очередную красотку. Как всегда, последняя была самой лучшей...

Едва он вышел на улицу, как к нему бросилась Лукресия.

– Где мой отец?

Гомес струхнул, увидев пылающие глаза молодой женщины, и его рука сама собой потянулась к кобуре. Блондин держался позади Лукресии. Как всегда, элегантный и дерзкий.

Душа майора колебалась между испугом и цинизмом.

– Ваш отец сейчас, должно быть, находится дома, – сказал он.

Лицо Лукресии просияло:

– Вы его отпустили?

Уго Гомес напыжился:

– Нет. Пытаясь убежать, он признал себя виновным.

– Виновным?

От удивления глаза девушки полезли на лоб.

– Да. Он хотел убежать, и моим людям пришлось в него стрелять. Это доказывает его виновность.

– Вы его убили? – еле слышно произнесла Лукресия. – Вы его убили?

В ее голосе было столько напряжения, что Гомес инстинктивно сделал шаг назад. Малко ждал взрыва. Но Лукресия все повторяла и повторяла:

– Вы его убили? Вы его убили?

Это кажущееся спокойствие обескуражило майора. Он попятился к своему черному «Мерседесу», подталкиваемый голосом Лукресии.

– Убийца! Грязная собака! Убийца!

Постепенно голос девушки делался все громче и громче, заполняя недостроенное и страшное «Эдифисио Эрман». Дверцы «Мерседеса» захлопнулись, и машина рванулась прочь. Вслед ей летели вопли Лукресии:

– Убийца! Убийца!

Внезапно она потеряла сознание. Малко едва успел ее подхватить.

Глава 14

То низкие, то высокие звуки «кены» казались чем-то нереальным, потусторонним на фоне ночной тишины.

Дон Федерико Штурм слушал, лежа с открытыми глазами. На душе у него было тревожно. Звуки флейты далеко разносились в разреженном воздухе Альтиплано. Немец посмотрел на светящийся циферблат. Было 5 часов утра. Кто это так разыгрался на дудке среди ночи?