Сафари в Ла-Пасе - [13]

Стоило Малко ускорить шаг, и ему показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Страдая от ужасного унижения, он был вынужден попросить Лукресию идти помедленнее. Юная боливийка была резва, как козочка.

– Да, тебе надо экономить силы, – иронически заметила она.

Вокруг них так и кишели «чуло», в черных круглых шляпах и с младенцами за спиной. Малко с девушкой свернули налево, в узкую и оживленную улицу Сагарнага, круто берущую вверх рядом с церковью Св. Франциска. Здесь начинался район воров и черного рынка. Здесь можно было найти все, чего не было в лавочках Ла-Паса. То и дело приходилось перешагивать через разложенные прямо на тротуаре товары. В каком-то невообразимо грязном дворе цирюльник брил клиенту бороду. Лукресия подтолкнула Малко в маленькую темную лавчонку. У входа он с удивлением остановился перед кучей каких-то странных предметов.

– Что это?

Лукресия улыбнулась:

– Зародыши ламы. Люди суеверны. Они не начнут строить дом, не зарыв под фундамент зародыша ламы...

Губастая, щекастая, заросшая волосами Хосефа приветливо разглядывала Малко с любопытством энтомолога, нашедшего невиданную бабочку. Она восседала в углу своей лавки – огромная масса жира в ворохе бесчисленных юбок: круглое, ничего не выражающее лицо. Лишь черные и очень живые глаза сверкали умом и юмором. Вокруг нее стояли банки с загадочными порошками, вперемешку с безделушками для туристов и деревянными статуэтками. Лукресия принялась болтать с толстухой на непонятном для Малко диалекте аймара. Он дернул ее за рукав.

– Спросите, что она знает о Клаусе Хейнкеле.

Девушка перевела, выслушала ответ Хосефы и, покраснев, расхохоталась.

– Она говорит, что он молодец, нашел очень красивую женщину... Чужую.

– Кто она?

– Жена фабриканта, Моника Искиердо. Она бросила мужа и ушла к немцу.

Значит, если Клаус Хейнкель мертв, неверная жена должна бы вернуться к мужу...

– Где он живет? Лукресия перевела.

– В квартале Флорида. Большая белая вилла на авеню Арекипа, напротив теннис-клуба.

– Она верит, что немец умер?

– Она говорит, что так все считают. Почему бы и ей не поверить в это?

Малко повторил адрес про себя, чтобы запомнить. Толстуха Хосефа выкопала откуда-то из-под тряпья сигарету, раскурила ее и воткнула в губы деревянной статуэтки, стоявшей за ее спиной. Сигарета каким-то чудом продолжала куриться.

Хосефа долго смотрела на нее, затем что-то сказала Лукресии. Та перевела:

– Это – бог везения. Она говорит, что тебе угрожает опасность. Пепел не белый...

Малко поблагодарил и потихоньку потянул Лукресию к выходу. Они спустились по крутой улочке.

– Поедем к этому Искиердо, – предложил Малко. – А потом я приглашаю тебя вместе пообедать.

– Я должна зайти домой, – сказала Лукресия. – У отца больное сердце, и он волнуется, когда от меня нет вестей. Если хочешь, через час встретимся в кафе «Ла-Пас», на авеню Камачо, напротив твоего отеля. Именно там готовятся все революции.

Не доходя до университета, Лукресия свернула на улицу, круто поднимавшуюся в старый город, и Малко пошел дальше один. В отеле он попросил свой ключ и тотчас вздрогнул от неприятного голоса:

– Куда вы, к черту, провалились?

Оглянувшись, он оказался носом к носу с разъяренным Джеком Кэмбеллом, разодетым в эти его ужасные зеленые брюки до щиколоток.

Малко улыбнулся, придав лицу выражение ангельской невинности:

– Я хотел отдать последние почести несчастному Клаусу Хейнкелю.

Американец внимательно посмотрел ему в глаза, не зная, как реагировать. Поняв, что Малко не шутит, он взорвался:

– Какого черта вас туда понесло, хотел бы я знать?

Малко холодно и отчужденно взглянул на него. Гнев сотрудника ЦРУ выдавал его с головой.

– Я приехал сюда из-за некоего Клауса Хейнкеля, а я человек добросовестный...

– Ведь он же умер, черт бы вас подрал. Его труп опознан.

Джек Кэмбелл так орал, что на него стали оглядываться. Малко отвел американца к низенькому столику. И затем нанес ему оглушительный удар, заявив спокойнейшим голосом:

– Вот в этом-то я как раз не уверен...

– Вы что, рехнулись? – прорычал американец. – Говорю вам, он умер. Дело закрыто.

– Вы видели его труп? – миролюбиво спросил Малко.

– А вы что, не читали «Пресенсиа»? – злобно ответил Джек Кэмбелл.

– Журналист, автор статьи, тоже не видел трупа...

Я его спрашивал. Почему вы так настаиваете на том, что Клаус Хейнкель мертв?

Джек Кэмбелл только скрипнул зубами. Глаза его вновь стали холодными. И заговорил он спокойнее:

– Мне плевать, жив этот тип или подох. В конце концов, если вы верите в привидения, это ваше личное дело... Для меня он мертв, и я составлю соответствующее донесение... – Он вдруг нахмурился. – Это дура Лукресия повела вас туда?

– Скорее, я ее повел.

– Передайте ей, что завтра утром она может на работу не являться. Расчет ей вышлют по почте.

Он встал и, не сказав больше ни слова, вышел, оттолкнув на ходу двух боливийцев.

А Малко задумался над тем, какую долю в этой ярости Кэмбелла занимает задетое самолюбие. Из-за него у Лукресии начались неприятности.

* * *

В Ла-Пасе мини-юбки были еще в моде. Из-под черного платья Лукресии были на три пятых видны ее длинные и в меру полные бедра. Она была без парика, волосы каскадом спадали на плечи. Лицо ее было сильно накрашено, из-за чего она выглядела старше своих двадцати пяти лет. В кафе «Ла-Пас» скамьи буквально ломились от конспираторов, деловито готовивших очередную революцию. Одиноко сидящая Лукресия привлекала к себе пламенные взоры мужчин, явно не имеющие ничего общего с прогрессивными идеями. Малко поклонился, искренне любуясь ею.