Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века - [60]

Уд давно не чувствовал к людям симпатии такой силы.

— Сколько ты хочешь за свою эпопею?

— Нисколько. Такие вещи не пишутся на заказ.

— Но как-то я не могу так… бесплатно, мне неудобно, — сказал Уд. — Если вещь бесплатная, она как будто ничего не стоит.

— У меня будет гонорар и творческое удовлетворение.

— Понятно… а что я там сказал?

— Где?

— Ну, когда подошел к микрофону.

— А! — эпопеист на сей раз глаза не прикрывал, а поднес к уху ладонь, сложенную рупором, во что-то как бы вслушиваясь:

— Господин президент Франции! Дамы и господа! Для меня огромная честь представлять здесь свою великую держа…

— Достаточно, — остановил его Уд. Он дотронулся рукой до плеча эпопеиста. — Спасибо. У меня к тебе деловое предложение. Тебя как… ну, ты кто?

— Голосковкер.

— Голосковкер? Это фамилия?

— Да.

— Ты еврей, что ли?

— Да. А что?

— Нет, ничего, ничего, чего ты сразу ноздри-то свои раздул? У нас, похоже, все будет нормально. Ты мне нравишься, Голосковкер. Я в тебя верю!

4

Юлиан: Скажи же мне, с какою вестью ты явился.

Леонтий (преклоняя колени): Высочайший господин мой… Радуясь твоему и своему счастью, приветствую тебя цезарем.

Юлиан (с криком отступая назад): Цезарь?.. Встань, Леонтий! Что за безумная речь?..

Г. Ибсен. Отступничество Цезаря

— Бьюсь об заклад, господин Кичхоков, — сказал Голосковкер, — что в детстве вы жили на окраине небольшого южнорусского городка или даже, скорей, хутора, — он опять прищурился, — или, возможно, рабочего поселка, вы жили в частном доме, а все удобства на дворе…

— Слушай, Голосковкер, откуда ты это знаешь? Все так, — обомлел Уд.

— Вижу тропинку в огороде, мимо яблоньки и грушевого дерева, тропинка ведет к покосившемуся деревянному туалету. Дверь хлипкая, не до конца закрывается, так что щеколда изнутри не работает, висит без дела…

— Слушай, ты ясновидящий, Голосковкер?!

— Не перебивайте… Вы любили читать там те обрывки газет, которые накалывались на гвоздь… — Он опять сощурился. — Вы многое почерпнули из этих газетных листочков, но, поскольку листочки были порваны произвольно, ваши знания фрагментарны и отрывочны…

Уд слушал, онемев.

— Но вы не должны по этому поводу нервничать, — продолжал Голосковкер. — А сейчас я вам скажу важную вещь: взлетом своей карьеры, пробуждением честолюбия вы обязаны тому самому деревянному туалету. Да, шеф, — можно я так буду вас называть? — вы всем обязаны тому ужасному туалету, который вы ненавидели всеми фибрами души… Вы поклялись… Ведь вы однажды там чуть не провалились из-за сгнивших досок, не так ли? А запах? А эти кишащие внизу мерзкие белые черви? Вы еще в детстве поклялись, что у вас когда-то будет самый роскошный, самый необыкновенный туалет в мире. И когда я увидел ваш зимний сад, этот фантасмагорический трон с птицами гамаюн и сирин на спинке, я понял, чем вы обязаны деревянному туалету своего бедного детства.

— Послушай, Голосковкер, ты меня раздел. Ты говоришь потрясающие вещи. Все так. Я тебе верю. Не спеши отказываться. Я тебе предлагаю: иди ко мне в штат, будь в моей команде. Кем хочешь. Я готовлюсь баллотироваться в Госдуму, и ты можешь возглавить мой штаб.

— В Госдуму? — разочарованно сказал Голосковкер. — Только этого не хватало. Кто вас надоумил?

— Мой спичрайтер. Да я и сам…

— Госдума? Что там делать? Быть одним из четырехсотпятидесяти, или сколько их там… тогда как надо стремиться занимать нишу, где даже двое это много. Кого не бывает двух? — Голосковкер умолк, как бы давая собеседнику время подумать. И сам ответил: — Не бывает двух президентов.

Уд сглотнул ком.

— Ты что, серьезно? Но… а я потяну? У меня с образованием…

— С точки зрения политологии это совершенно некорректный вопрос. Первое лицо мб-жет позволить себе всё. Несколько штрихов — и ваши недостатки автоматически становятся вашими достоинствами. В России традиционно не очень любят «шибко образованных» лидеров. Надо изменить имидж.

— Вот и слово названо, — сказал Уд. — Ты будешь моим имиджмейкером. Имиджмейкер Голосковкер — звучит! Но я должен тебе признаться, что мне быть первым лицом… ну, не совсем… потому что я знаешь кто?

Голосковкер не понял последнего пассажа.

— Кто бы вы ни были, — сказал он. — вы не должны ничего в себе стесняться. В человеке все освящено. Знаете, как говорил немецкий монах Мартин Лютер? «Бог присутствует и во внутренностях вши», так он говорил. Постигаете?

«Этот, смотри-ка, и Юджину не уступит, — мелькнуло у Уда, — а то и, может, посильней будет…»

5

— Наблюдая за вами издалека, — продолжал Голосковкер, — я удивлялся, как ваше окружение заставляет вас делать то, что не свойственно вашей природе. Я, например, видел по телевидению трансляцию с открытия фестиваля Генрика Ибсена. Эта ваша речь… Ну не ваше это дело! Не то! Не то!

Имиджмейкер оглядел босса, как художник оглядывает модель.

— Они вас просмотрели, шеф. У вас превосходные данные именно для президента. Выходец из низов. Природная сноровка. Необычная внешность, напоминающая идола женщин Юла Бриннера. Женщинам, судя по данным опросов ВЦИОМа, вы нравитесь, а это серьезный фактор: их у нас в стране пятьдесят один процент электората.

Он замолчал на несколько секунд, рассматривая Уда уже без пиетета, оценивающе, уже как работодатель, решающий, брать человека на работу или воздержаться.