Сады диссидентов - [159]

– Можно поискать лифт, – предложил Цицерон.

– А давай лучше пешком. Мне так нравятся эти пандусы.

Похоже, насмотревшись на платформы надземки, Роза вдохновилась и решила тоже забраться как можно выше – то ли для того, чтобы обозреть с высоты, как первосвященник, свой родной район, то ли для того, чтобы наступить ему на голову. И вот, действуя в соответствии с такими замыслами, они уселись в тени возле самой стенки стадиона, откуда игроки казались едва ли не дальше, чем самолеты, которые в устрашающей близости к земле подлетали к аэропорту Ла Гуардиа или вылетали из него. В этой секции почти не было зрителей, так что никто не видел, как Роза с Цицероном болтали, пока звучал гимн.

– Здесь нам никто не продаст хот-догов.

– Ну, ты же можешь спуститься и внизу купить. Или ты думаешь, что черным здесь хот-доги не продают? Мне-то откуда знать, я в таких вещах не разбираюсь. А кто этот питчер?

– Пэт Закри, Роза. А я-то еще поверил, что ты правда читаешь спортивный раздел “Нью-Йорк пост”!

– Что-то я не в восторге от этого Пэта Закри.

– Ну да. Пэт Закри – это то, во что выродился Том Сивер в эпоху Рейгана.

Цицерон на время оставил Розу, отправился исследовать сумрачные буфеты в прохладном пещерном нутре верхнего яруса, купил хот-догов, мягких тяжелых кренделей и содовую. В четвертом иннинге Дейв Кингман сделал хоумран, пробежав по пустым базам, и по подковообразному стадиону пронесся жидковатый радостный гул – будто монетки посыпались в кружку. В нечетных иннингах пробежки устраивал Пэт Закри; над кругом питчера мелькали тени, игра скатывалась в какой-то убаюкивающий, унылый ритм, который изредка нарушали самодовольные насмешки.

– Да уж, игра так себе, но все равно здорово, – изрекла Роза.

– Ну да.

– А почему же мы раньше не додумывались сюда прийти?

– Ну, зато теперь взяли да пришли.

– Проводи меня внутрь после следующего аута.

– Замерзла?

– Мне в уборную нужно.

Цицерон проводил ее до женского туалета, а сам пошел в мужской. А там – ну и дела! – похоже, вовсю разворачивалась жаркая схватка седьмого иннинга. Цицерон почувствовал, что происходит у него за спиной, пока стоял у писсуара. Странное дело: народу в кабинках было куда больше, чем можно было бы подумать, видя почти пустую верхнюю секцию. Значит, такие дела творятся везде и повсюду – надо только места знать. Потом появился новый партнер, проворно проскользнул в свободную кабинку. Может, по средам здесь особые мероприятия для завсегдатаев верхних рядов? И на них можно так же железно рассчитывать, как на станцию обслуживания “Уолт Уитмен”, – как знать? Ну что ж, незнакомец. Цицерон не потрудился даже застегнуть ширинку, скользнул в ту же кабинку, и его приятель, с виду эдакий ирландский папаша лет сорока с лишним, выстрелил свой заряд почти так же быстро, как Пэт Закри позволял “Джайентс” перейти к следующему удару. Цицерон успел вымыться и занять выжидательную позицию у прохладной бетонной стены, прежде чем вышла Роза.

– Цицерон? – вопросительно сказала она, когда они вернулись на свои места.

– М… – Они купили по мороженому, и у него во рту как раз была деревянная лопаточка.

– Ты веришь в Бога?

Глупый вопрос: разве Роза когда-нибудь давала ему шанс заинтересоваться религией? А к тому времени, когда Цицерон дорос до того, чтобы самостоятельно поискать ответ в лабиринте собственного ума, его на каждой извилине уже подстерегал Розин скептицизм. Его мозг оказался заранее отформатирован – для его же удобства.

Но если Цицерону и было в чем упрекнуть Розу, то уж точно не в этом. Среди тех утешений, от помыслов, о которых его надежно избавило Розино презрение, не нашлось ни одного, которое могло бы показаться Цицерону привлекательным. Ее вмешательство в его биографию, ее вторжение в его умственную жизнь оказалось, помимо всего прочего, еще и важным средством экономии времени. Карлики на плечах гигантов, и тому подобное.

– Почему это я вдруг должен поверить в Бога?

– Просто я очуметь как хорошо провела тут время – вот почему.

– Я тоже, – соврал он.

– Мы что же с тобой – Корсиканские братья?

* * *

Но больше такого уже никогда не было.

* * *

Полгода спустя Цицерон застал ее лежащей в кровати. Она даже не пожелала одеться к его приходу, и на постельном покрывале лежали разбросанные карточки картотеки. Она вернулась в прежнее чудовищное состояние блокировки: ее мир снова сузился до размеров палаты, а может быть, до величины неуклонно съеживавшегося пространства внутри нее самой. Та поездка на стадион Ши померкла, как забывшийся сон.

– Помоги мне, Цицерон, – сказала она, но не просительным, а негодующим тоном, как будто он давно отлынивал от своего долга.

Эти рукописные карточки, опора для рвущихся в клочья Розиных воспоминаний, эта картотека имен и адресов выродилась в выведенный дрожащими от болезни Паркинсона печатными буквами список актеров, выступавших на сцене гаснущей Розиной памяти: там были и торговые представители “Риалз Рэдиш”, и члены правления библиотеки, насильно сведенные в одну компанию со стародавними агентами компартии, замаскированными под любовников, или же наоборот. Сестра, напоминала одна карточка, с перечеркнутым адресом во Флэтбуше, исправленным на адрес во Флориде. На другой карточке, еще более дрожащей рукой, было выведено: