Садовник - [44]

Яшка зажмурился, и обхватил голову рукой, и долгих пять секунд не двигался. Не взорвалась.

Уже в своей одежде – в плаще, подпоясанном мужским ремнем, и спущенных чулках, – Шура возилась с дверным замком, что-то шепча, приговаривая «мамочка» и поскуливая от страха.

Дверь открылась, и Шура торопливо шагнула за порог. Прощально оглянувшись, она увидела аккордеон и кинулась назад.

Но остановилась, вздохнула и присела на аккордеон, как присаживаются на дорожку. Медленно переводя взгляд со спящего господина на висящие на стене красивые иконы, поднялась, перекрестилась, после чего сказала важно и церемонно спящему господину:

– Спасибо за хлеб-соль, за все хорошее, а мы дальше пойдем…

История эта закончилась там же, где и началась – на Тверской, бывшей Горького, у дома № 17 рядом с банком «Хелп», где за стеклом витрины стоят сразу девять телевизоров: один, посредине, большой, и вокруг него восемь маленьких, а внизу написанное стальными буквами красивое и таинственное слово «Кросна».

…Был вечер, людный и шумный. Она сидела посреди тротуара на аккордеоне и смотрела по телевизору кино. Пешеходы обходили ее, иногда оглядываясь. Шура не замечала никого, потому что кино было интересное, про любовь. Рот ее был приоткрыт, а по щекам скатывались слезы.

…Был поздний вечер. Показывали смешное кино, и Шура улыбалась. К расположенному рядом ночному клубу «Найт Флайт» подъезжали лимузины, и из них выходили красивые мужчины. Озябнув, Шура поднялась и, не сводя глаз с экрана, стала притоптывать на месте и хлопать себя ладонями по плечам и бокам. Но заметив стоящего неподалеку бородатого бомжа, который смотрел на оставленный аккордеон, торопливо села на него и больше не вставала. А кино было смешное…

…Под утро из «Найт Флайта» выходили утомленные отдыхом мужчины и красивые смеющиеся женщины. Шура не видела их. Она не слышала и завывание сирен на проносящихся за спиной милицейских машинах. Кино было интересное…

…Было светло и пустынно. Сидя на аккордеоне, сжавшись и уткнувшись лицом в колени, Шура спала.

Телевизионные экраны не светились. Было чисто, светло и пустынно. Мир отдыхал.

Яша торопливо шел к ней. Он видел ее. Шура встрепенулась и открыла глаза, и увидела Яшку.

Оставив аккордеон на асфальте, Яшка и Шура уходили. Впереди была Маяковка, за ней – поднимающееся Солнце, а за Солнцем были Пимы.

Маленькие телеэкраны стали зажигаться, и на них вновь возникли те фильмы, которые помогли Шуре прожить эту ночь.

Яшка и Шура шли рядышком, то и дело касаясь друг дружки плечом, будто проверяя ненароком присутствие спутника. И когда они прошли Маяковку и вошли в Солнце, здесь в витрине зажегся и большой, центральный экран, и вновь возник люмьеровский сюжет, только другой: в неспокойное море уходила лодка, а сидящих в ней мужчин провожали женщины и дети.

1995 г.

Последние времена

Событиям, которым предстоит быть описанными ниже, предшествовала старая, трехлетней давности история, почти забытая, но, как оказалось, завязанная со всем последовавшим спустя три года в один весьма сложный узел, и я просто вынужден ее сейчас вспомнить…

Это когда Сухов по прозвищу Чучмек на свой старый, паршивый, столетний мопед выменял самый настоящий корабль…

Дело было так. Сухов стоял на берегу и ловил на удочку рыбу. Рыба не ловилась, но Сухов все равно ловил. А в это время мимо проплывал корабль, а если точнее – баржа, здоровенная такая баржища класса «река – море». И, сделав вдруг резкий крен, она направилась в сторону Сухова. Сначала он стоял и смотрел, а когда железный нос баржи пополз по песку и дальше по траве, прямо на него – Сухову пришлось спешно подхватить свою удочку и лежащий рядом мопед и отбежать на безопасное расстояние. Осторожно, негодуя, он наблюдал, как спустился по железной лестнице на землю и направился к нему, слегка покачиваясь, человек. Он был строен и красив – в черных клешах, тельнике под расстегнутым бушлатом и сдвинутой набок капитанской фуражке с крабом.

Человек к себе располагал.

Широко размахнувшись и сочно поздоровавшись ладонью о ладонь, он представился:

– Фамилия Гаврилов, прозвище Альбатрос.

– Фамилия Сухов, прозвище Чучмек, – ответно представился Сухов.

– Нерусский? – удивился Альбатрос.

– Да нет, просто я в Средней Азии долго жил. Вернулся, меня и прозвали, – объяснил Чучмек.

– А деревня как называется?

– Деревня Малые Иваны, – доложил Чучмек.

– А Большие где? – спросил гость и засмеялся. (Был он навеселе, вот и было ему весело.)

– Большие водой залило… Давно уже… Когда плотины стали строить, – терпеливо объяснил Чучмек.

Альбатрос вздохнул, плюнул на землю, растер ногой плевок и, становясь серьезным, предложил:

– Слушай, Чучмек, давай меняться! Я тебе свою посудину, а ты мне свой мопед плюс бутылку водки.

Сухов посмотрел на баржу, потом на капитана и спросил недоверчиво:

– А она что, твоя личная?

– А чья же еще? – обиделся Альбатрос. – Документы в кармане. Когда порт делили, мне моя и досталась. Я на ней механиком начинал. Да возить сейчас нечего, ну, я ее на Дальний Восток и погнал, корейцам хотел продать. А плыть решил реками – страну захотелось посмотреть. Посмотрел – больше не хочу… Хохлы достали на Днепре! В Москве, правда, отдохнул, погулял в порту пяти морей. Но все равно – не могу больше! «Россия, нищая Россия!..» А главное, без моря не могу, без моей седой Балтики… Плачу, а слезы – они… соленые… Понимаешь, Чучмек?