Садовник - [50]

В гостиной было пусто. Лишь старый сеттер лежал на коврике у камина. Вытянув шею, собака посмотрела на нас и тут же, не издав ни звука, снова положила голову на лапы.

– Нам необходимо обыскать дом, мисс Моллиган, – заявил я.

– У вас есть ордер? – посуровела женщина.

– Инспектор Лестрейд – глава Скотленд-Ярда, – напомнил я. – Он может выписать ордер прямо здесь, в гостиной мистера Холидея.

– Так пусть выписывает.

Пока Лестрейд делал бумагу для въедливой старой девы, я прошелся по гостиной. Что я надеялся здесь найти? Улику, изобличающую Садовника? Прости Господи, клок волос с головы моей дочери?

Ничего не было.

– Держите, – Лестрейд сунул экономке ордер. – Приступим немедля, Ватсон.

Мы обыскивали дом викария не меньше получаса. Джоан тоже порывалась с нами, но Лестрейд заявил, что участие посторонних лиц в расследовании запрещено. Кажется, он позабыл, что я – то самое постороннее лицо, ведь мое отстранение от дела было все еще в силе.

Шерлок Холмс любил повторять, что вещи многое могут сказать об их хозяине. У клерка и у грабителя будет совершенно разный набор вещей. Вот только маньяком может быть и тот, и другой.

Вещи викария не говорили мне ни о чем. Именно в этот момент мне стало по-настоящему страшно. Так страшно, что волосы зашевелились на моей голове – раньше я полагал, что это лишь красивый литературный штамп. Если преподобный не является Садовником, то я… Я скоро увижу изуродованный труп моей дочери!

– Ватсон!

Если бы не взволнованный окрик Лестрейда, я бы утратил самообладание как накануне на Бейкер-стрит.

Я выдохнул, стремясь выровнять удары сердца и направился к инспектору.

– Взгляните!

Он протянул мне какую-то желтую тряпицу. Я взял ее, развернул. Это был желтый носовой платок, в одном из углов которого желтыми буквами было вышито «Подсолнух». Мне казалось, что у меня сейчас хлынет носом кровь: так билось мое старое сердце.

– Идемте, Лестрейд.

Мы вернулись в гостиную. Джоан и мисс Моллиган ждали нас. Лицо экономки было спокойным и непроницаемым; в глазах мисс Остин стояли слезы.

– Мисс Моллиган, – стараясь придать голосу жесткости, сказал я. – Нам необходимо знать, где мистер Холидей.

– Вы же обыскали дом, сэр, – спокойно сказала она. – Где, по-вашему, может быть викарий?

Действительно, где может быть викарий?

– Лестрейд, скорее! – я бросился к выходу. Инспектор и Джоан устремились за мной.

Двери церкви были закрыты изнутри на засов. Я изо всех сил забарабанил по черным, старым доскам. Лестрейд присоединился ко мне. Вороны, сидевшие на шпиле, поднялись и с криками переместились на ближайшее к церкви дерево.

– Холидей, открывайте, мы знаем, что вы там! – закричал я.

– Позвольте, Ватсон, – Лестрейд отстранил меня. – Мисс Остин, закройте уши.

Инспектор поднял револьвер. Прогремели выстрелы. Лестрейд стрелял кучно и в досках появилась довольно большая дыра. Вороны, надрывно каркая, взлетели с дерева и понеслись прочь из деревни.

– Сейчас повторим, – процедил сквозь зубы Лестрейд, перезаряжая револьвер.

– Прекратите это, джентльмены! – из-за церковных дверей до нас донесся испуганный голос. – Вы убьете девочек!

– Открывайте, – рявкнул Лестрейд.

Застучал засов и двери распахнулись. На пороге церкви застыл викарий Холидей, вот только одет он был совсем не так, как подобает духовной личности: преподобный был в костюме Адама. Лестрейд испустил замысловатое ругательство, мисс Остин вскрикнула.

Вздрагивая от омерзения, я оттолкнул голого викария, и вбежал в церковь. Едва ли можно описать человеческими словами то состояние, в котором я тогда находился, во всяком случае, моего скромного литературного таланта на это не хватает. В моей голове крутилось только одно слово. Самое страшное слово из всех, что я знал.

И слово это было – «подсолнух».

«Подсолнуха» внутри не было, но то, что открылось моим глазам, преследует меня по сей день. К кресту посредине алтаря, сразу за кафедрой, были привязаны две девушки. Они стояли спиной друг к другу. Толстые веревки опутывали их ноги и поднятые вверх руки. Обе были совершенно обнажены.

– Аделаида! – я подбежал к дочери. Ее подбородок был опущен на грудь. – Адель, дочь моя!

Она с трудом подняла голову и, посмотрев на меня, вдруг улыбнулась:

– Папа! Я так рада!

Ее зрачки были расширены. Опиум! Этот негодяй опоил мою дочь опиумом!

– Как они, доктор? Как они? – каркающим голосом вопрошал откуда-то сбоку Лестрейд.

Я, пользуясь правом врача, бегло осмотрел свою дочь, затем – дочь инспектора. Барбара тоже была под наркотиком.

– Кажется, они целы, инспектор, – пробормотал я. – Кажется, они целы.

Я снял пальто, укутал девушек и только после этого обернулся. Лестрейд успел надеть на викария наручники и приковать его к деревянной колонне. Мисс Остин сидела на одной из скамей с опустошенным лицом: ей явно было дурно.

– Помогите мне, инспектор.

Мы принялись распутывать веревки, которыми викарий привязал к кресту наших дочерей. Наконец, Аделаида упала мне на руки, я подхватил дочь на руки и помог ей сесть на ближайшую скамью. Лестрейд между тем освободил Барбару, и, укутав своим пальто, усадил рядом с Аделаидой.

Рука инспектора легла мне на плечо. Я поднял голову и посмотрел на него: глаза старого служаки были полны слез.