Садок судей - [2]

Забренькало гудило;

Должно быть, разбудило

Мальчишку-пастуха:

Укнул сонно: «у-у»…

Внизу разнесся

Детский голос: «а-а»…

Замекали овечки,

Залаяла собака…

Опять тихо…

Прискакали кузнечики —

Застрекотали.

Мимо чела

Прочелила пчела.

Притянулся тоненький

Жалобный комар;

На руке раздулся,

Как самовар.

Едва, бедный, улетел.

Чу! Что?..

Из лесу вдруг вырвалась

Гулкая девичья песня

И в тоске замерла.

Я глубоко вздохнул.

Отчего? ах, мне

Тоже вспомнилась

Песня одна…

Тише, сердце! Не бойся:

Ведь я петь ее не хочу.

Чу, чу!

Сверещала вещунья

Сорока болтушка.

В дальнем лесу

Скуковала кукушка:

Раз…

Смерть у меня на носу.

Ветерок зашептался,

Затих… Жавронки

Петь перестали.

Когда? Я не заметил.

Что то грустно стало.

Опять песня!

Тише, сердце.

Упали мысли

С небесных кораблей.

Поплыли в лес

За девичьей песней;

В зеленый лес

С голубых небес.

Зажглась слеза.

Закрылись глаза.

Сон заласкался

В лазурном тумане.

Я снова остался

В обмане, в обмане…

Эх, девичья песня,

Отчего я слушать

Тебя не могу…

Тише, сердце! Не бойся.

В далеком лесу

Мне кукушка сгадала:

Раз…

Смерть у меня на носу.

Чу!

Песня…

Я тоже знаю

Одну песню…

О, сердце, не бойся

Я петь ее не хочу.

Дремучий лес

Все шамкают, шепчутся

Дремучие старые воины.

Густо сомкнулись.

Высокие зеленые стрелы

В небо направлены.

Точно стариковские брови,

Седые ветви нависли

И беззубо шепчутся.

По-стариковски глухо

Поскрипывают, кашляют.

И все ворчат, ворчат

На маленьких внучат.

А те, еще совсем подростки,

Наивно тоже качаются,

Легкодумно болтая

Тоненькими веточками;

Да весело заигрывают

С солнечными ленточками,

Что ласково струятся

Сквозь просветы.

Ах, какое им дело

До того, что стропе деды

По привычке шепчутся,

Да все — беззубые — ворчат,

Какое шалунам дело!

Им бы только с ветерком

Поиграть, покачаться,

Только б с солнечными

Ласковыми ленточками

Понежиться, посмеяться.

А деды зелеными головами

Только покачивают;

Седыми глазами

Смотрят на шалунов внучат.

И все ворчат. Ворчат.

Серебряные стрелки

На речушке-извивушке,

На досчатом плотике,

Под зелеными грусточками,

Схоронившись от жары,

Я лежу.

И прислонившись

Носом к самой воде,

Я гляжу

На зеленое дно

И мне все ясно видно.

Вот из под плотика

Выплыли две остроглазые

Рыбки и,

Сверкнув серебром, убежали.

Из под камешка

Вдруг выскочили пузырьки,

Бусами поднялись на верх

И полопались. Кто то

Прошмыгнул в осоку

И оставил мутный след.

Где то булькнуло.

И под плотик пронеслась

Стая серебряных стрелок.

Успокоилось.

Рука течения снова

Спокойно стала гладить

Зеленые волосы дна.

На солнечном просвете

Что то (мне не видно что)

Беленькое, крошечное

Заиграло радужными лучами,

Как вечерняя звездочка.

У! из под плотика выплыли

Целые тучи рыбешек.

И потянулись вперед,

Рассыпались, зашалили,

Точно только что выпущенные

Школьники из школы.

Ужо подождите учителя —

Старого окуня,

Или учительшу —

Щуку —

Они вам зададут.

Ого! Все разбежались.

Кто куда? Неизвестно.

Потом все-откуда? —

Снова столпились.

И побежали дальше.

Над головой веретешко

Пролетело, за ним кулик.

Ветерок подул.

Закачались кроткие

Зеленые грусточки

Над речушкой — извивушкой.

Хлюпнула вода под плотиком.

Стрельнула серебряная

Быстрая стрелка

И запуталась в шелковых

Ленточках осоки.

Ну, вот… Ах ты… Вот

Напугала, дикая:

Чуть не в нос стрельнула

Шальная стрелка.

Я даже отскочил.

Впрочем, — кто знает? —

Она, может быть,

Хотела меня поцеловать.

Ведь вот какая!

Вечером на даче

Перед балконом в мусоре

Заалело от бутылки донце,

Отразившись стрелами

В розовом оконце:

Потянулось спать

Вялое солнце

За колючий лес,

За дымные горы.

Тише. Покуда

Не бренчите посудой:

Телеграфист в ударе —

Поет «разлуку»,

Держа важно руку,

Подыгрывает на бандуре.

Грустно. Вдруг,

Как бес,

Пробежала шальная собака

Мимо.

В ухо залез

Пискляк-кусака.

Замотался.

Где то за реченкой

Утка проскрипела

Кря-кря…

Нищая — девочка подошла

С протянутой ручонкой —

Запела:

«Родной мой отец

Сгорел от вина.

Мать на столе холодна.

Я сирота голодна»…

Нежный телеграфист

Неловко смолк:

Может быть, оттого,

Что две слезы нежданно

На бандуру скатились…

Унесли чайную посуду.

Хлопнули стеклянными дверями.

Лампу зажгли.

Серые занавески

Тихо опустились.

Я не буду сегодня больше

Сидеть на балконе

И не пойду гулять.

Нет, не пойду.

Как красный уголь,

Затлело в мусоре

От бутылки донце:

Утянулось спать

Вялое солнце

За колючий лес,

За дымные горы.

Скука девы старой

Затянулось небо парусиной.

Сеет долгий дождик.

Пахнет мокрой псиной.

Нудно. Ох, как одиноко-нудно.

Серо, бесконечно серо.

Чав-чав… чав-чав…

Чав-чав… чав-чав…

Чавкают часы.

Я сижу давно-всегда одна

У привычного истертого окна.

На другом окошке дремлет,

Одинокая,

Сука старая моя.

Сука-«Скука».

Так всю жизнь мы просидели

У привычных окон.

Все чего то ждали, ждали.

Не дождались. Постарели.

Так всю жизнь мы просмотрели:

Каждый день шел дождик…

Так же нудно, нудно, нудно.

Чавкали часы.

Вот и завтра это небо

Затянется парусиной.

И опять запахнет старой

Мокрой псиной.

Екатерина Низен

Детский рай

Там с утра до вечера привязанные на веревочках резвились маленькие сопливые существа. Не то это были рабы, взятые в плен, не то необходимые и ненужные принадлежности песчаной площадки.

И неизвестно было, зачем собственно понадобилось этим жирным и сонным, одетым в лиловую кисею, держать неизменно около себя по нескольку штук этих неприятных, нечистоплотных, визгливых животных.