Сад зеркал - [3]

Марк прекрасно справляется с работой. Его невидимые щупальца вовремя и аккуратно выполняют любые заказы.

– Слышь, Марк, – отхлебнув виски, заговорил Красавчег, – ты не видел тут Ваньку Бедуина?

– Зачем вам упырь?

– Да дело одно есть. Важное, – не спешил докладывать Ник.

– Час назад видел его за столиком Димы Стекляшки. Может, до сих пор там обретается, – равнодушно сообщил Марк.

Вот что с ним такое. Вроде бы и парень популярный, но все время какой-то мерзлый. Ничем его нельзя расшевелить и оттаять. Месяц назад в его баре Громила и Барри Бульдог поссорились, разнесли заведение в щепки и камешки, а ему хоть бы хны. Даже глазом не моргнул, когда Бульдог Громилу на части рвал.

Ник залпом допил виски, подмигнул мне, мол, идти пора. Но я пока не был готов – пиво еще не кончилось, к тому же на разговор с отморозком Бедуином еще настроиться надо. Ведь у него на уме только одно – свежая кровь. Упырь, подбрось его и выбрось, что с такого взять.

Красавчег, чтобы не ждать молча, пока я с пивом управлюсь, заказал себе еще виски.

В это время двери бара распахнулись, и на пороге показался Зеленый собственной персоной. Все разговоры в зале смолкли, и лица обратились к входу. Нечастый гость – Зеленый. Он был, как обычно, навеселе и держал в руке жестяную банку «Протоки № 3». Любого другого со своим спиртным за порог выкинули бы, но с Зеленым даже Бульдог боялся связываться. Недаром тот держал весь район в ежовых рукавицах. Тех, кто с законом в ладах, Зеленый не трогал, а вот остальным, кто по темной стороне улицы любил гулять, Зеленый диктовал свои условия, и не дай Творец ослушаться. Зеленый, хоть и без охраны ходит, но никто в его сторону даже косой взгляд не бросит. Зеленый – он с самой матушкой природой в сговоре. Последний раз три года назад его пытались на слабо пощупать, так он наглеца заживо набил изнутри травой. Тот умер в страшных муках. Что говорить, его даже Обчество уважает.

Проходя мимо барной стойки, Зеленый приложил два пальца правой руки к брови и козырнул.

– Приветствую преподобного Крейна.

– И тебе того же, – пробурчал я.

– Щупальцы, мне как всегда.

– Будет сделано, Зеленый, – отозвался Марк.

Я допил пиво, попросил повторить и с полным бокалом в сопровождении Ника Красавчега отправился на поиски Бедуина.

Он, и правда, оказался за столом у Димы Стекляшки. Как всегда, Дима просвечивал, но еще не выпал окончательно в невидимость. Для этого ему требовалось еще литра три пива или торпедировать ситуацию бутылкой водки. Но настроение у Стекляшки нездоровое. Хмурится, зараза, да что-то бормочет под нос. Наверное, опять на жизнь жалуется, только вот желающих выслушать его нет. Ванька Бедуин сидит напротив. Сухощавый, лысоватый, лет за сорок и бледный, точно из него всю кровь выкачали и заменили молоком. Видно, давно на свободу не ходил. После прогулки он обычно возвращается сытым и красномордым. Что поделать, упырь!

Я приземлился за стол по левую руку от Бедуина. Ник Красавчег – по правую.

Ване наше появление не понравилось, но он смолчал. Булькнул в нутро рюмаху водки, закусил бутербродиком черного хлеба с полукопченой колбасой и жадно зевнул.

– Чего надо?

– А надо нам, Ванюша, самую малость. Пригони нам со свободы свежего человечка. Ты же слышал, что произошло с Усатым, – ласково так произнес Ник, словно в постель его уговаривал. Тьфу, мерзость какая.

– Здесь все слышали, что мы без ишибаши остались. Но я тут при чем?

– Ваня, не строй из себя жалкого поца. Только ты на свободу как к себе в сортир ходишь. Только тебя при возвращении не обыскивают до ануса. Только ты знаешь тайные норы. Стало быть, кто, как не ты, может достать нам свежего человечка, – медленно произнес я.

Так и думал, что он сначала заартачится. Цену себе набивает, скотина. Давно пора ему осиновый кол в сердце вогнать, зараза жадная.

– В последнее время на волю ходить сложнее стало. Пасут нас по обе стороны забора, – задумчиво произнес Бедуин.

– Пасут-то пасут, только все равно норы не закопали. А то закроют проход, стоит только Зеленому и Злому шепнуть. Тогда совсем голодная амба придет, – намекнул Красавчег.

– Ну, нельзя же так, – разнылся Бедуин, сильно испугавшись голодной амбы. – Я же ничего никому плохого не делал.

– Плохого нет. Только не по доброте твоей душевной, а потому что наша кровь для тебя – гадость ядовитая. А так, я уверен, ты давно бы всем нам горла поперегрызал. Так что не строй из себя мать Терезу, а добудь нам человечка, – отрезал я его хныканья. – Ты когда на ту сторону идешь?

– Через два дня собирался.

– Сегодня ночью надо! – приказал Красавчег.

– Но я не могу! Я выпил! Засыплюсь на первой же трубе, – опять расхныкался Бедуин.

– Это твои проблемы, болезный. Идешь на волю сегодня. Завтра нам нужен человек. К пяти вечера. Приведешь в Храм, – распорядился я.

– Хорошо, преподобный Крейн, – смирился со своей участью Бедуин.

– И смотри там, чтобы без шуток и выкрутасов, – предупредил Красавчег.

Больше нам нечего делать за столиком. Да и Стеклышко начал нервничать, мерцал, то становился абсолютно прозрачным, то набирал плотность, цвет и объем. Чего доброго, протрезвеет окончательно, а у трезвого Димона прескверный характер: ворчит постоянно и занудничает, словно старый дед. И ведь что самое неприятное, собака, всех нас переживет. Он когда становится стеклянным, молодеет. Так что либо от него все спиртное прятать да на сухой паек сажать, либо запереть где- нибудь в тюремном подвале до самой старости, чтобы ни капли в рот не попало. Первый способ пробовали, только Димон быстро прекратил непотребство. Когда друзья-товарищи за ним перестали наблюдать, добрался до бутылки и омолодился. Так что теперь только пожизненное осталось. Но пока терпим и жалеем.