Сад Учителя - [123]

Л.

27.09.36

«Astra inclinant non necessitant».

И пришёл вечер… И зажгли свечи… И розовые язычки огня осветили комнату. И по комнате заплясали тени и, собравшись где-то в углах, робко созерцали свет… И сразу потемнело окно и ушло куда-то небо и облака… День кончился. Он проплыл мимо меня! Я весь день лежала в постели с забинтованной ногой и смотрела в открытое окно, где виднелся кусочек моря и нежное осеннее небо, озарённое солнцем. Сегодня так трудно и тоскливо бьётся сердце, как птица с переломанным крылом, вдруг забьётся в каком-то безумном трепете, то вдруг снова поникнет безвольно, и кажется, что она уже не дышит… Около меня стоит букет. Белые нежные цветы, распустившиеся второй раз осенью! Их хрупкая и нежная прелесть принадлежит весне, но они расцвели осенью.

Сегодня тоже не было писем. Где-то выплывает, как луна из-за гор, число и день моего отъезда туда, откуда нет писем, где, вероятно, меня забыли и где уже разлюбили… И я говорю себе: «Синяя птица, синяя птица, не лучше ли тебе никуда не ехать?.. Там, может быть, вовсе ты не покажешься такой синей? И может быть, ты будешь совсем нелепа и не сумеешь быть такой ручной и благообразной, как надлежит всякой разумной домашней птице? Ах, синяя птица!»

Но она молчит. Её крылья слабо опущены, она смотрит в тоске пустыми глазами и молчит. Она больна. Ну что же, и опять вечер перейдёт в ночь, когда будет зажигаться и тушиться бессонная свеча и опять надо будет долго, долго наблюдать лунные пляски за окном, отгоняя упорно обступающие со всех сторон мысли, и наконец засыпать, чтобы, вздрогнув, просыпаться и начинать всё сначала. «C’est la vie!» Как говорила в детстве моя француженка. Да… c’est la vie!

Но сегодня ночью, когда сердце от боли, казалось, уже запеклось кровью, ясно слышала голос, и он сказал: «Не бойся быть с тем, в ком вызваны Нами слёзы радости и благодати. Мы дали ему — тебя, а тебе — его. Имейте силу понять величие сказки, вложенной в день ваш. Пребудьте светлыми. Намечая себе пути, пройдёте рядом и там, где одному дано, дано обоим познать, и там, где один возвеличен, — оба возвеличатся». И я всё записала, чтобы утром не забыть. «Ну и что же! Чего же ещё?!» — спросите Вы. А я Вам отвечу: «Когда сердце любит не только божественной, но и человеческой любовью, то иногда маленький клочок бумаги, на котором торопливой рукой написаны два-три слова, возвращают сердце к жизни. Вот и всё».

Л.

29.09.36

Сердце верное, знай,

Ждать длинней, длинней морской травы,

А верить легко…

Е. Гуро

Можно? Можно мне подойти к Вам в тишине, тихо, тихо посидеть около Вас и уйти, оставив за собой запах моря и тишины одинокого вечера, увенчанного яркой звездой моего сердца… Можно войти мне? Сегодня день прошёл в такой нежности, такой лаской овеял душу и одиночеством… Тем одиночеством, в котором дрожит сердца струна и на ней Вечность играет свою мелодию. Он словно обнял меня, погрузил в свою мягкую глубину и вот, угаснув, возвратил вечеру омытую тишиной, умилённую, светлую. Вот эту тишину я сейчас несу Вам. Все слова стоят покорные и тихие и ждут, которые из них выберу, которые будут достойны передать Вам великую тишину моего сердца. Я сегодня вдруг ясно ощутила, что всё, всё, что есть в моей глубине прекрасного, — не моё. Оно принадлежит всем тем, которые сейчас должны стоять на трудных местах, которые должны крепко держаться, которые не могут подобно мне погрузиться в день, как в объятия любимого. И чтобы им жилось светлее и радостнее, я коплю в себе силы, я коплю в себе любовь, чтобы всё это расточить, опустошить в великом восторге отдачи. Это я поняла сегодня, когда день склонялся уже к вечеру, а по небу побежали розовые облачка. И я смотрела на них и произнесла обет, обет верности своему сердцу.

Вам послано мною много писем, Вам послано мною много чувств, и веры, и призывных мыслей. И все они улетели, а я осталась ждать… «Ждать длинной, длинной морской травы…» Иногда силы изменяют мне. Вчера налетел откуда-то очень горячий, очень сильный ветер; он растрепал моё сердце, он нашептал мне злые мысли, родившие в сердце тревогу, сомнение, тоску и многое другое. Я почувствовала себя такой одинокой на краю моря. Я хотела бежать, спрятаться в чьей-то ласке, но никого не было подле меня. И если есть в мире рука, готовая протянуться ко мне, то где же она? И если есть в мире сердце, которое говорит о своей любви и преданности, то почему оно так скупо изливает на меня свою любовь? И возможно ли, чтобы то огромное, что надвинулось вдруг на мою жизнь, отстранив всё, что могло бы ему помешать, возможно ли, чтобы оно, изменив, предало меня? Вот что вчера нашептал мне ветер… Но сегодняшний день пришёл, кроткий и нежный, он разогнал тревогу, он кротко шепнул мне: «Жди!..» И, вздохнув, я сказала: «Буду ждать». И ещё ветер шептал: «Зачем ты пишешь, тебе вовсе не надо часто писать…» Но день сегодня, уходя, шепнул: «Пиши!» Это такое мелкое чувство, которому неуместно быть около твоего сердца. И я пишу Вам, потому что это доставляет мне радость, приносит успокоение, потому что в эти минуты мы ближе друг к другу… И всё же мне этого мало! Я хочу знать, что Вы думаете? Как Вы думаете? Бережёте ли меня в своём сердце? И довольно ли Вам всего этого? Довольно ли Вам получать от меня письма, знать, что у моря жить лучше, чем в городе, и издали благословлять моё одиночество, не делая попыток нарушить его? Ну, а мне безусловно мало двух ваших писем за всё это время, и даже чудесные стихи Кр. не возместили всех этих дней забвения моей жизни… Эти жалобы моего сердца должны Вас только радовать. Я не хочу посылать Вам упрёки, я хочу послать Вам только большую звезду этого вечера и одно маленькое слово, которое дрожит около моих губ…