Сад Поммера - [2]

Поммер берет в одну руку скрипку, в другую — самодельный смычок, отодвигает от глазка клочок картона и наклоняется посмотреть.

— Это что такое?

Глазок весь залеплен. Слышно, как Юку Краавмейстер, побренчав звонком, ставит его на стол и, пройдя по скрипучей половице, садится за парту.

Эрсилия Пюви фыркает. Кто-то блеет — вроде бы Ээди Рунталь, но этого трудно ожидать от такого тихони, наверное — Элиас Кообакене передразнивает его.

Все слышно, но ничего не видно.

Поммер не верит своим глазам. Его бровь ползет вверх, взгляд становится суровым. Дырка в двери замазана чем-то белесо-желтым.

Он берет смычок в другую руку и хватает со стола тоненькую тростниковую палку. Похоже, сегодня она попляшет по чьим-то мягким местам.

Теперь он полностью снаряжен и может идти на урок.

«Когда еще я молод был…» Н-да!

Он распахивает дверь и входит в класс.

Дети с грохотом вскакивают. Сегодня им приходится стоять дольше обычного. Поммер не идет своим добрым шагом, чтобы стать перед классом и задать тон на скрипке, а грозно застывает у двери и берет в левую руку трость. Дотрагивается пальцем до странной замазки в глазке, разглядывает на свету, подносит к глазам, даже нюхает.

Дети притихли, как мыши, и выжидательно следят, что будет дальше. Они боятся этого мрачного и торжественно строгого человека. В воздухе висит гроза.

— Что? Пюре! — вскрикивает школьный наставник. — Кто это сделал?

Лица у всех послушно невинные. Но кто-то из них все же виновен!

У окна сидят двое Кообакене, далее дочь портного Пюви-Эрсилия с раскрытым песенником перед глазами. Рядом с нею пустое место, соседка больна, лежит в горячке. Впереди на двух скамьях дети бобыля Соонурме, а за первой партой Юку Краавмейстер с Ээди Рунталем.

Может быть, виновные в другом ряду, в третьем?

Все они сорванцы. А почему бы и нет? Они здоровые, живые дети, из которых выйдут хлебопашцы — хозяева и батраки, а кто-нибудь станет и ремесленником.

Поммер сердито спрашивает:

— Кто это сделал? У кого так много картофеля, что можно им мазать двери?

Никто ни звука.

Поммер становится перед классом и кладет скрипку на край кафедры. Инструмент ему не так скоро понадобится.

— Мешки с едой сюда! — приказывает он.

Дети послушно встают, идут в кладовку и сейчас же возвращаются с мешками и узлами.

Те, что не ночуют в школе, конечно, не двигаются с места, они вне подозрений.

Поммер велит всем развязать мешки с провизией. Его не интересует калорийность пищи, он, вероятно, и не слышал о таких вещах. Он доискивается только правды и надеется судить по справедливости. При этом он вовсе не безучастен и не безразличен. Если под его суровым взглядом какого-нибудь ученика берет оторопь и он не может сразу развязать узел или крышка с туеска не снимается с должной быстротой, Поммер любезно приходит ему на помощь.

Школьный наставник нетерпелив, как большинство правдоискателей. Он хочет скорей доискаться истины и начать урок пения. Сперва справедливость, лишь потом — пение, таков его принцип.

Что же сам Поммер положил в основу своей жизни?

Кто из этих одиннадцати-двенадцатилетних школяров сможет или осмелится спросить его об этом? Они не решатся и не сумеют. Ни теперь, ни в будущем. Даже когда их детям будет столько же лет, как сейчас им самим. Тогда они, пожалуй, осмелятся спросить, но не сумеют, что еще хуже. И откуда им знать, каким должен быть этот наисправедливейший школьный учитель? И что такое справедливость, что такое истина? Они не спросят, а если бы и спросили, Поммер не смог бы ответить.

Если даже Иисус Христос не сумел ответить Понтию Пилату ничего вразумительного, какого же ответа ждать от школьного наставника Поммера, он ведь не какой-нибудь искупитель.

Да сейчас и не время для мрачных вопросов, сейчас, в солнечный весенний день, когда так зазывно журчит ручей и детей влечет к воде, на луг, к ягнятам, телятам и жеребятам, домой.

Но потайной глазок учителя замазан картофельным пюре, а такие вещи никогда не приводят к добру.

Кто-то из них отведает сегодня палки, это ясно.

Вскоре виновник найден, Поммер обнаружил подходящий сорт пюре, оно в щербатой миске Краавмейстера. Отец, идя в волостное правление, занес ему, ночевавшему здесь, горячей мятой картошки.

Дальше все происходит как по нотам.

Дети относят свои узелки в кладовку, толкаясь и щипаясь в полутьме; но в класс возвращаются притихшие, даже немного испуганные, хотя их томит любопытство: что будет с Юку, который недавно так щедро раздавал всем пюре из миски — нате, Ээди и Яан, нате, Тынн и Элиас!

Тем временем виновный отведен за кафедру и лежит согнутый на костлявом колене Поммера, как складной ножик.

Учитель точными, заученными движениями стягивает с него штаны, и трость вступает в действие.

Из класса не видно того, кто подвергается порке, массивная кафедра заслоняет все. Лишь сгорбленная спина учителя и мелькающая палка. Дети взирают на происходящее со страхом и любопытством, только Эрсилия Пюви равнодушно листает песенник, как будто все это нисколько ее не касается.

Лишь недавно Юку требовал от всех, чтобы, входя в класс, вытирали ноги, и звонил в изъеденный зеленью медный колокольчик. Тогда в его руках была вся полнота власти. Сейчас палка прохаживается по его мягкому месту, совершилось полное его падение.