Сад надежды - [29]

Осклабившись напоследок, парень ретировался, на полпути к машине крикнув:

– Я позвоню!

Чарити помахала рукой, но он только припустил быстрее.

– Я вообще почти не пью. – Она повернулась к Далтону и повисла у него на плече.

– То-то на ногах не стоишь.

– Я нервничала, – громко прошептала Чарити прямо ему в ухо. От нее пахло вином и еще чем-то сладким.

– Тебе нужно выпить кофе.

Далтон повел ее на кухню. Посреди столовой Чарити вдруг резко остановилась.

– А дядя Гарольд тебе рассказывал, как мы здесь танцевали? Вот и стол передвинули. – Она протянула руку в направлении стола. – Бабушка с дедушкой любили танцевать. Их дядя Гарольд учил. – Хотя Чарити не нравилась Далтону в таком состоянии – глаза стеклянные, язык заплетается, – он понимал, что воспоминаниям легче пробиться сквозь толщу лет при помощи алкогольной смазки. – Я скучаю по бабушке и дедушке. Это глупо для взрослой женщины?

– Нет. – Он тоже скучал по Мелинде и Кисси, и порой больше всего по ощущениям, по звукам и запахам. Проходя мимо детской площадки по пути домой с работы, слышал девчоночий смех, так похожий на смех его дочери, и искал ее глазами. Но не находил.

Чарити положила руки на стол.

– Ты когда-нибудь хотел снова стать ребенком?

Все, что он хотел, – это унять боль. Усмирить демонов.

– Быть ребенком проще. Хотел бы я перенестись в то время, где было проще?.. – Его руки задрожали. – Да. Хотел бы. Каждый день.

– Далтон? – Чарити посмотрела ему в лицо.

У него защипало в носу. Во взгляде Чарити было столько искренности и чистоты…

– Разве от этого становится легче?

У него сжалось горло.

– Разве боль стихает?

За прошедший год Далтон научился сглатывать слезы. Подавлять эмоции. Однако стоящая перед ним странная женщина видела его насквозь и нахмурилась – он отвечал обманом на ее искренность. А он стискивал зубы, прятался за свою выдержку. Так что оставалось одно. Далтон сделал вдох и с шумом выдохнул. И тогда проступила первая слезинка. Скатилась по щеке, добежала до подбородка.

За первой слезой последовала вторая, затем третья. Как ни странно, даже эти капли принесли облегчение. Далтон и Чарити стояли лицом к лицу в столовой, где когда-то, в далеком детстве Чарити, танцевали, где жизнь полнилась любовью и радостью. Чарити тоже несчастна, догадался Далтон, может быть, не меньше, чем он. И он не стал вытирать слезы, а они все текли и текли. Дыхание успокоилось, сердцебиение прекратилось, но он продолжал плакать в полную силу и этого не стыдился.

Было так тихо, что Далтон и Чарити слышали только свое дыхание. Вдохи и выдохи. Но что-то другое, невыразимое было разлито в воздухе, наполненное вкусом безнадежности – но и чем-то новым. Освежающим, несущим надежду. Далтон был в трауре больше года. Теперь ему дали шанс выплакать свое горе. И он увидел разницу. Скорбь о навеки утраченной любви – и понимание того, что жизнь продолжается.

Прошло несколько минут. Наконец Чарити улыбнулась, и Далтон ответил ей улыбкой.

– Тебе надо прилечь.

– Я засыпаю, – зевнула она.

Он вновь почувствовал запах алкоголя и вспомнил, насколько она пьяна.

– Я запру парадную дверь.

– Ты прямо как старший брат. – Она двинулась к перилам и оперлась о голову медведя. – Кругом туман.

Далтон оценил высоту лестницы.

– Прости, но я провожу тебя наверх.

– Проводи. – Чарити вновь повисла у него на плече. – Только не разбуди привидение.

– Что за привидение? – Он сам чуть не споткнулся.

– Тс-с. Оно живет в мансарде. Я слышу его шаги. Иногда музыку. И перестань смотреть на меня как на ненормальную, дядя Гарольд тоже слышал.

У Далтона забилось сердце, но он заставил себя успокоиться. О чем еще людям говорить, как не о футболе, музыке и привидениях в мансарде? Это же нормально. Однако волосы у него на затылке зашевелились; надо при первой же возможности проверить мансарду.

На втором этаже он еще не был. Французские двери, ведущие в большую спальню, не уступали по массивности двум деревянным стенам. Далтон завел Чарити внутрь, посмотрел, как она двинулась дальше, заложив всего два виража, и направился назад. Однако из примыкающей к спальне ванной раздался голос:

– Не уходи!

Ну вот, не успел сбежать… Далтон прикрыл глаза и покачал головой. Зашумела вода. Потом что-то со звоном упало на пол.

– Чарити! Ты как там?

– Я чистила зубы и кое-что уронила. Во рту прямо уксус. И воду пролила на новые брюки.

Далтон присел на край кровати. Когда Чарити вошла, он встал и в ужасе отвернулся. Она была в длинной футболке, а под футболкой только ноги.

– Я в трусиках, – хихикнула она.

Уже легче. Но как его угораздило записаться в няньки к пьяной в дым соседке?

Чарити двинулась к кровати, стянула одеяло и, прежде чем нырнуть под него, посмотрела на Далтона:

– Ты останешься со мной? На немножко?

У него мороз пробежал по коже, в голове завертелись все извинения, которые только пришли на ум. Далтон не знал, какое выбрать. Он мог бы найти тридцать причин, по которым не мог – или не хотел – остаться с ней сейчас хотя бы на минуту.

Он не ответил, и Чарити вздохнула.

– Все нормально, не надо было спрашивать… – Она посмотрела в сторону балкона, выходящего на ночной океан. – Большую часть жизни я провела в той или иной степени одна. Ты знаешь людей, которым нравятся прикосновения другого человека? Никогда не понимала такого. И в то же самое время я им завидую. В детстве я сама себя держала за руку, переходя улицу, потому что мама никогда этого не делала.