Сад Лиоты - [8]

Как, к примеру, семейство Кеннеди.

Энни вновь охватило чувство вины и раскаяния. Ее мать не настолько плохая.

Неужели я становлюсь похожей на нее, Господи? Когда я вырвусь на свободу, буду ли я обращаться со своими детьми, как она со мной? Или я потеряю рассудок и однажды поймаю себя на том, что говорю им: «У меня не было абсолютно никакой свободы, поэтому вы можете делать все, что вам заблагорассудится»? О, Отец, прости меня, но я начинаю ненавидеть свою мать!

Энни не хотела держать на нее обиду. Но мать отказывалась слушать. Это очень огорчало Энни и лишало ее уверенности в себе. И со временем ситуация становилась все хуже.

Я думала, что как только вырасту, смогу уехать и жить самостоятельно. Однако создается впечатление, будто она держит меня мертвой хваткой, выпустив свои коготки. Чем отчаяннее я сопротивляюсь, тем глубже они вонзаются в мое тело. Боже, помоги мне… пожалуйста.

Почитание. Какой смысл мать вкладывает в это слово?

Допустим, она поедет в Уэллсли…

Это лишь отстрочит неизбежное. Если поехать, мать не раз напомнит, сколько жертв она принесла во имя этого. А если не поехать, то до конца своих дней придется выслушивать упреки в том, что она неблагодарная дочь и что упустила свой шанс, не воспользовавшись обстоятельствами.

Господи, я в западне. Что мне делать?

Энни чувствовала свою обреченность. Какой путь она ни изберет, все равно будет ощущать себя отбившимся от стада теленком, который убегал лишь для того, чтобы загонщик с легкостью накинул на него веревку. Мать уже развела огонь и держит наготове клеймо, только не имя Божье выжжет она на теле дочери. «Собственность Норы Гейнз» — вот какое тавро она поставит. Но успокоится ли на этом?

Ничто из того, что делала Энни, не выглядело правильным в глазах ее матери, если только не было сделано по ее указу.

«Стань снова в стойло, Энни. Я знаю, для чего ты явилась на свет, и я намерена решительно подгонять тебя».

Но знает ли она куда? Чего на самом деле хочет ее мать?

Я не знаю, что делать, Господи. Я чувствую, как ты указываешь мне собственный путь, а мама тащит меня в другую сторону. Как мне разорвать эти узы, освободиться и поступить по Твоей воле, но при этом не причинить маме боль и страдания? Почему она не может просто меня отпустить?

Энни хотела вести себя так, как подобает любящей дочери, но это становилось все труднее. Она уже не могла находиться в одной комнате с матерью. Если бы сейчас она не поднялась к себе наверх, то выплеснула бы поток гневных слов, о чем потом горько жалела бы. Она всегда опускала глаза, чтобы не выдать своих чувств, и молчала, зная, что когда начнет говорить, ее слова превратятся в огненный поток, а чувства вспыхнут, как сухой ковыль в степи: обронишь одно слово — и забушует пламя. Энни приходилось сжимать кулаки, чтобы не вскинуть руки и не закричать: «Уйди с моей дороги, мама! Тебе невозможно угодить! Меня тошнит от такой жизни. Почему ты не начнешь жить для себя, чтобы дать мне возможность жить по-своему?»

Энни держала в себе гневные слова, чтобы ее отношения с матерью не превратились в черное пепелище. Она знала о матери такое, чего вовсе не хотела знать. Например, Нора Гейнз была очень обидчивой. Она хранила в памяти длинные списки нанесенных ей оскорблений и людей, оскорбивших ее. Она ничего, никого и никогда не забывала и не прощала. Ее прошлое напоминало Энни разложенный по ящикам боезапас. В подходящий момент мать умела достать любой снаряд и в мгновение ока открыть прицельный огонь. Энни знала имя каждого человека, который когда-либо ее обидел, и знала, как именно он это сделал. Нора Гейнз постаралась, чтобы ее прошлое не кануло в Лету.

Иногда обвинения за прежние проступки обрушивались на голову Энни, и тогда мать извлекала из памяти свой список и начинала бесконечное перечисление имен.

«Ты прямо как твой отец. У него тоже никогда не хватало ума, чтобы подумать о своем будущем… Ты прямо как твой отец, все время грезишь наяву. Ты прямо как он…»

Или еще хуже.

«Ты, как твоя бабушка Лиота, думаешь только о себе, и на чувства других людей тебе наплевать… Моя мать была вечно занята и не проводила со мной столько времени, сколько я проводила с тобой. Она никогда не любила меня так, как я люблю тебя… Она ничего мне не дала, и в восемнадцать лет я ушла от нее, чтобы жить самостоятельно… Я хотела, чтобы у тебя были возможности, каких не было у меня. И я добилась этого».

Энни не помнила ни одного случая, чтобы ее мать сказала хоть одно доброе слово о своей собственной матери, Лиоте Рейнхардт. И это наводило Энни на размышления. Виновата ли бабушка Лиота в том, какой стала ее мать, Нора?

У Энни не было возможности разобраться в причинно-следственных связях, выслушивая только одну сторону. С бабушкой Лиотой она виделась редко, хотя та жила поблизости, в Окленде. Бабушка ничего не рассказывала, даже когда внуков привозили к ней в гости: чтобы не беспокоить взрослых, их сразу отсылали играть во двор.

Энни безуспешно пыталась вспомнить хотя бы один случай, когда их с Майклом отправила бы играть во двор бабушка. Приезжая в Окленд, мать всегда начинала жаловаться на сильную головную боль, поэтому они там никогда не задерживались больше часа или двух. По дороге домой обиженная и раздраженная мать принималась перечислять все бабушкины прегрешения.