Сад - [22]
В доме передавали по радио пьесу, которой она не слышала прежде. Может, пойти послушать?.. Но не двинулась с места.
Было около часа, когда она села наконец за работу. (С ним не работалось, без него не работается…) Отложила вязание, вспомнила, что еще не ела сегодня. Начистила картошки, поставила жарить. Хлопнула калитка — она вздрогнула по привычке. Опять Наталья Иванна? Минуты шли — никто не входил. Послышалось? Галлюцинации? Шагнула за порог, вышла на крыльцо — у крыльца…
ОН?!
Надя вскрикнула, отшатываясь. Качнулась ему навстречу — он подхватил ее.
Промелькнули минуты, часы, дни.
Его сердце колотилось в ее щеку.
Она оторвала голову от его груди. Она посмотрела ему в глаза, он держал ее лицо в своих ладонях…
Она сказала:
— А у меня… а у меня картошка жарится.
Он говорил: ты звала меня, и я вернулся. Без тебя, он говорил, ни разу не было солнца. Ни разу. В Москве — вечные сумерки, вечный бесцветный дождь. Скорее серый дождь. Серый дождь, серые дома, серый асфальт. Он забыл, какое оно — солнце. Но какой он — их сад, он помнил. Он только и делал, что возвращался сюда. Каждый день. Каждый день толкал эту калитку, каждый день видел ее на крыльце.
— Когда я получил твое письмо…
Надя покраснела — будто кто-то посторонний, кто-то третий узнал, что она написала ему…
Но это уже было все равно, ведь он — вернулся.
— А тебе нравится, что у меня грудь немного выросла?
Она никогда бы не спросила этого днем. Ночью она спросила, чтобы днем забыть навсегда. Она плакала представив, что было бы, если бы он не вернулся. Он был рядом, и она впервые ощутила весь ужас возможной потери.
— Теперь я стану бояться, что ты попадешь под машину… Никогда не отпущу тебя выносить мусор.
— Какой мусор?
— Никакой-никакой. Спи.
— Я не сплю.
— Не включай, не включай свет — не надо… Ну вот… некрасивая я? — Она знала, что лицо, опухшее от слез, ужасно. Она хотела сказать: страшная я? Но не смогла. В этом — не-кра-сивая — была надежда на противоположный ответ, он был заключен в самом этом слове, в слове «страшная» надежды не было.
— Самая-самая красивая, — сказал он.
Шелковистый смех в ночи. Ночные вопросы.
Закрыв глаза… Наверное, так любят слепые.
Хочется окружить ладонями голову любимого, соединив ладони на его макушке (надавливая, чтоб он ощутил их тяжесть), потом пальцы левой руки раскоснутся, расстанутся с пальцами правой, ладони — по отдельности — устремятся вниз (но обращены они будут к небу), слева и справа легко обегая тело любимого — по округлостям ушей, изгибу шеи, замерев на мгновение под горячим подбородком (подбородок опускается, прижимая ладони к груди), по плечам, рукам, проплыв по бокам, сузившимся книзу, по бедрам, плавным изгибам ног… а жаркими губами касаешься попеременно лица, детских сосков, живота, пламени. Ладони замирают внизу, у краев пяток, обреченно воткнувшись в пол кончиками пальцев, и ты замираешь — коленопреклоненной, разметав по полу волосы.
И наступило утро.
Он вынес в сад колченогий круглый столик. Он положил на него листы белой бумаги, он сел на скамейку под хурмой. Надя глядела на него из окна.
Он нагибался над столом, писал что-то, потом откидывался на спинку скамейки, закидывал руки за голову — глядел в просветы среди листвы, хмурил тонкие светлые брови, опять наклонялся над столом, подняв голову — увидел ее в окне.
— Иди ко мне…
— Я не буду мешать?
— Что ты…
Она села рядом. Он, улыбаясь, смотрел на нее. И снова склонялся над столом. Он был рядом. Надя закрыла глаза.
Надя открыла глаза.
По воздуху прокатилось колесо из двух бабочек. Желтое колесо. Деревья встрепенулись, зашелестели листвой, запятнанной солнцем. И мошка откуда ни возьмись — вьется, как смерч, сверлящий небо. Стена дома — давно не беленная, выгоревшая, а на ней — тени от качающихся ветвей, тени листьев на стене — искривленные и увеличенные, точно отраженные в кривом зеркале.
Шум нарастал, втягивал ее в себя. Она поднялась, завороженная. Ветер дышал ей в душу.
И ветви хурмы, отягощенные зелеными пока плодами, качались степенно, тяжело. Весь свод дерева, откуда срывались и падали с грохотом на крышу сарая или с тупым стуком на землю лишние плоды, качался тяжело, вот-вот готовый рухнуть.
А поодаль, слева, за малинником, — персиковое дерево с узкими своими листьями — они дрожат и переплетаются, как пальцы.
И дальше — изогнутый длинный лист кукурузы виднеется в просвете между персиком и смородиной — он изгибается, играет на ветру, будто кошачий хвост.
А потом — свободное пространство грядок, и — купол огромной старой груши, и в куполе — рваный промежуток дымной синевы, будто кто-то зажег позади дерева костер, только это не дым — это гора синеет в просвете.
И шум вокруг нарастал, втягивал ее в себя — она шла среди ветра, и маленькие серые птички с рыжей искрой в оперении вспархивали отовсюду: из мандариновых деревьев, затянутых фасолью, похожих на воздушные шары, готовые к полету, из грядок с огурцами, что были ей по пояс, из черкесского фундука, из непочатой травы, — они разлетались во все стороны, как брызги, будто ею плеснули, как водой, а они — ее летящие брызги.
Она летела по саду в колеснице, запряженной птицами.
В новой серии приключений Вани Житного герой со своими друзьями — домовым Шишком, лешачком Березаем и летающей девушкой Златыгоркой — отправляются на Балканы в поисках последней самовилы. Их ждут опасные приключения и путешествия во времени, в результате которых они оказываются на войне, расколовшей бывшую Югославию.
«Родители» этой книжки — «Витя Малеев в школе и дома», «Алиса в Зазеркалье», а бабушка — сказка о Семилетке. После того как Орине исполнилось семь, время ускорило свой бег, и девочка из Поселка в течение трех дней стала девушкой и женщиной. Впрочем, все это произошло не дома, а в Потусторонье, которое оказалось отражением прожитой ею жизни. Орина вместе с соседским мальчиком должна выполнить трудные задания, чтобы вернуться домой. Только вот не ошиблась ли она в выборе попутчика…
Ваня Житный — сирота, живущий у бабушки–ведуньи, отправляется в очередное путешествие со своими новыми друзьями: таинственной девочкой и лешаком. Путникам предстоит преодолеть опасности, вполне реальные и вполне сказочные. Что страшнее — сказка или быль, неизвестно.
Эта книга — современная сказка про найдёныша Ваню Житного, который отправился вместе со своими спутниками — помощниками домовиком и петухом в далёкое опасное путешествие за волшебным мелом. Он попадает в лес, где живут людоеды, знакомится с лешими, водяными, и в конце концов оказывается в Москве в октябре 1993 года…
Действие романа разворачивается в 1970-е годы. Интрига так или иначе затрагивает судьбы обширной галереи действующих лиц, каждого — со своей загадочной и драматической историей, своими терзаниями, заблуждениями, своими пороками и страстями. Начинаясь как стилизованная история предательства и мести, сюжет преодолевает пороги детективных коллизий и постепенно входит в русло вполне земного, даже натуралистического реализма и, проведя читателя сквозь физические и душевные страдания персонажей, когда уже кажется, что все обречены и выхода нет, вдруг совершает новый поворот.
Елена, пожилая женщина, получившая в наследство домик, находит в печи не до конца сгоревшую таинственную книгу и, воспользовавшись рецептом из нее, становится подростком. Жизнь и приключения старушки в теле девочки, – которой приходится заново налаживать отношения с семьей, а также вновь отправляться в школу, причем на ее пути то и дело возникают чудовища, то ли мифические, то ли вполне реальные, – составляют сюжет этой кавказской феерии.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!