Сад - [2]

— А где этот институт?

— Его еще нет. Но он будет. Я тоже только должен быть, но я поторопился и оказался здесь. Я не мог позволить случаю разъединить нас. Я пришел сюда из еще не наступившего столетия. Чтобы ежедневно видеть вас, я превратился в сад. Я стоял здесь в дождь, в бурю, в жару, ожидая вас.

— Может, вы чудак или оригинал? Вы говорите о том, что невозможно.

— Для вас невозможно. Для меня возможно. В волшебно-сказочном институте, о котором я вам говорил, нашли способ превращать людей в явления природы, как в древних мифах. К тому же я художник. Мне это помогает в моей работе. Я редко изображаю людей. Я пишу пейзажи. В Русском музее скоро откроется выставка моих картин и эстампов. Я пришлю вам билет на вернисаж.

3

Он прислал ей пригласительный билет. Это было целое послание, напечатанное красным и черным шрифтом:

«Ленинградское отделение Союза художников РСФСР и Государственный Русский музей приглашают вас на открытие выставки произведений Сида Николаевича Облакова».

У него, оказывается, есть имя, отчество и фамилия. Он Облаков. Как это ему подходит! Кроме того, он член Союза художников РСФСР. Впрочем, что здесь удивительного? Как будто обычный человек может превращаться в сад, а член Союза художников РСФСР не может?

Нина с изумлением рассматривает билет. Живопись, рисунок, акварель, книжная графика, эстамп. Он, оказывается, иллюстрирует книги детских писателей? В издательстве, наверное, никто не знает, что он может превращаться в сад? Если бы там об этом знали, едва ли бы ему доверили детскую книгу.

Нина берет билет и идет в музей. В музее многолюдно. Открывает выставку маститый, седой искусствовед. Он говорит, отчетливо и веско произнося слова:

— Сид Николаевич Облаков, несмотря на свою молодость, уже успел сказать новое слово в искусстве. Его акварели полны обаяния, словно бумага впитала в себя синь неба, блеск облака, свежесть утренней росы…

Облаков стоит рядом с искусствоведом. Вот сейчас можно поверить, что он из другого времени. Он стоит, готовый исчезнуть, и косится на статую, за спину которой, видно, хочет спрятаться от щедрых похвал.

Нина улыбается ему. Но он не видит ее улыбки. Вокруг густая толпа. Миловидная девушка, сотрудница музея, подает маститому искусствоведу ножницы. Маститый искусствовед неумело разрезает ленточку, и толпа вместе с Ниной течет в выставочный зал.

Остановившись возле первой акварели, Нина видит под стеклом свое изображение. Это даже не изображение. Это она сама, но на бумаге и под стеклом, уменьшенная в десять или двадцать раз.

Нина видит себя глазами Облакова. Он соединил на листе бумаги чистые акварельные краски, и ее лицо словно просвечивает сквозь воду деревенского родника. Чистая холодная свежая вода обмывает ее образ, смывает с него все обыденное, случайное. На акварели она часть природы, часть леса, пруда и облаков, отразившихся в ручье.

Вдруг она слышит чистый голос:

— Это вы? Как я рад, что вы пришли.

Рядом с ней стоял Сид.

— Вы Облаков? — спросила Нина. — Я не знала, что у вас есть имя, отчество и фамилия.

Он улыбнулся:

— Ну да. У сада не может быть фамилии. Сад — природа. А для природы слишком тесны человеческие названия и имена. Но в Союз художников не принимают людей без фамилии и имени. Пришлось пойти в милицию и получить паспорт. Кроме того, садом я являюсь только по совместительству. Это моя вторая профессия. Сад и художник — это почти коллеги.

— Зачем вы выдаете себя за сад? Это так нелепо.

— Не я выдаю себя за сад. Сад выдает себя за меня. Пока я ждал вас, я был садом. Но когда вы пришли, я превратился в человека.

— Вы говорите так странно. В раннем детстве так разговаривала со мной волшебная сказка.

— К вам вернулось детство. И вы попали в мир сказки. В мир, где между вещами, явлениями и человеком нет мысленных преград. Мир стал более пластичным. Но об этом потом. Я хочу, чтобы вы взглянули на мои пейзажи.

Проталкиваясь сквозь толпу, он ведет ее к своим пейзажам. Его все узнают. Она слышит, как один художник за ее спиной говорит другому:

— Он учился в Париже у самого Матисса.

— Как он мог учиться у Матисса? Матисс давно умер.

— Взгляните в каталог. Во вступительной статье сказано, что он ученик Матисса.

4

Нина спрашивает Облакова:

— Вы учились у Матисса?

— Да, — отвечает он тихо.

— Но ведь Матисс умер раньше, чем вы родились.

— Раньше, позже. Это не так уж существенно. Я родился в будущем и попал сюда, в ваш век. Я посещал и Матисса. Я превращался в сад под его окном. Он меня писал. Мы дружили.

— Зачем вы так странно говорите?

— Я говорю правду. Ее трудно согласовать с логикой жизни, но не трудно с логикой сказки. Мы условились с вами, что попали в сказочную ситуацию. Между нами сказочные отношения, Но об этом не сейчас. Сейчас я хочу, чтобы вы посмотрели вон тот мой пейзаж. Он называется «Сад». Вы его узнаете?

Она взглянула и узнала сразу. Это был тот самый сад, где они познакомились. Но это был одновременно сад и человек, как в Овидиевых метаморфозах. Юноша, изображенный на нем, был частью природы. Он как бы еще не отделился от нее. Краски были утренни и свежи, как рябь на синей поверхности пруда. Все это казалось музыкой, превратившейся в чистые несмешанные цвета, выжатые из тюбиков на бумагу, или нет, не из тюбиков, а из ветвей и трав, из зари. На бумаге лежали живые нежные тона самого сада, словно сад был здесь, вместе с утром и ветром.