Сад - [16]

Г-н Мисса вышвыривает Лёвберга и сам располагается в сарае. Денег у г-на Мисса нет. Знания заурядны. Или незнания незаурядны. Нрав ужасающий. Он требует регулярных трапез с горячими блюдами. И постоянно твердит, как ему надоела ботаника.

Часовщик Хёрнер с доской на плече идет по дороге, останавливается, поравнявшись с Линнеем, который стоит у калитки и размышляет о своей каменной ограде.

Линней не знает, что сказать.

— Зашли бы как-нибудь, посмотрели на дом! — говорит Хёрнер.

И идет дальше, со своею доской.

Линней спрашивает у брата и сестер, каково это было-умирать.

— Милый Карл, во-первых, у нас зашумело в ушах, потом навалилось удушье, словно какая-то тяжесть легла на грудь, потом сознание помутилось, кромешная тьма накрыла глаза, а потом мы увидели вспышку, будто порох воспламенился, вдобавок будто выстрел грянул прямо возле уха.

Линней хочет лечь рядом с ними, собственным телом вытянуть из них горячку. Но уже слишком поздно. Они покинули свою плоть.

23 мая. У Линнея день рождения. Ребятишки сплели ему венок из цветов. Он рассказывает им, что в младенчестве волосы у него были белые как снег.

Очень темный вечер. Садовник сидит в саду со своим инструментом. Линней уже здесь, задал свои вопросы. Часовщик Хёрнер пришел послушать. Вдобавок привел гостя, которого представляет как г-на Нурлинда, органиста.

Г-н Нурлинд слушает игру садовника. С огромным энтузиазмом. И садовник, польщенный откликом, продлевает свой небольшой концерт, послеполуденный концерт средь вешнего тепла. Г-н Мисса присоединяется к обществу, что-то записывает. Лёвберг стоит чуть поодаль, обхватив кулаком рукоятку грабель.

После концерта — ведь когда-то он должен закончиться — Нурлинд произносит краткую речь, в которой хвалит игру садовника. Ему довелось много путешествовать, но нигде и никогда он ничего подобного не слыхал и об игре садовника может сказать только, что это едва ли не совершенство.

Фактически в рассуждении данного Хуммеля — таково правильное название инструмента, говорит он — ему хотелось бы отметить лишь сущую мелочь, а именно: два тона чуточку фальшивят. Впрочем, это легко исправить. (Как? — спрашивает Линней.) Наверно, проще всего будет показать, если садовник позволит, говорит Нурлинд.

Он садится на скамью перед инструментом и подстраивает лады на грифе.

— Основной строй — мажорный, — поясняет он. — Однако надо остерегаться завышать кварту и занимать септиму. Все дело тут в считанных миллиметрах. В считанных миллиметриках, вот здесь… и здесь… и здесь.

Линней гордится своим садовником. Когда Хёрнер и Нурлинд уходят, он хватает садовника за руки и восклицает:

— Садовник! Садовник!

В поле, среди глины, светлая ночь. Линней один, в центре, откуда во все стороны расходятся следы. Оставлены они дорожными башмаками. Путники шагали бодро, широко. Все это его ученики. Они шли за ним, он впереди, а они следом во всех направлениях, теперь же он один, в центре.

Рассвет и восход солнца над Лёвстой. Земля в росе. Линнея окружают коровы. Дышат— густой пар клубится в утренней прохладе. Тут и Розочка, и Красуля, и Милка, и Звездочка, и Пружинка, и Лапушка, и Лилия, и Румянушка, и Цветочек, и Бутончик, и Арапка, и Милашка, и Неженка, и Любимица. Подступают ближе. Никто не видит его среди них.

Он читает лекцию. На столе перед ним экземпляр Linaria, льнянки, и экземпляр шёберговской диковины.

— Растения как будто бы тождественны. Вот это, хорошо нам знакомое, имеет четыре попарно неравновеликие тычинки и один шпорец. А вот это, прежде неизвестное, имеет пять шпорцев и пять одинаковых тычинок.

Он показывает, сопоставляет. Четыре добавочных шпорца. Лишняя тычинка. Знаменательное дополнение. Новая истина. Кольцо студентов вокруг стола.

— Происходит оно от Linaria. Однако нам должно рассматривать его как иной, ранее не описанный вид, более того, даже относящийся к другому классу, нежели Linaria. Я считал его льнянкою. Но уже не считаю таковой. Оно совершило скачок от двусильных к пятитычинковым. Я нарекаю его Peloria, от греческого ре lor, что значит «уродство» или «чудовище». Нет большего чуда, чем происшедшее с этим нашим растением: уродливый потомок растения, ранее производившего нерегулярные цветки, начинает порождать цветки правильные. Тем самым он отличается не только от материнского рода, но и от всего класса в целом. Это не менее удивительно, чем рождение у коровы теленка с волчьей головой.

Линней поднимает взгляд от стола, смотрит на студентов. Они не двигаются, молчат. Линней думает, что от изумления. И продолжает:

— Мы на пороге невероятного умозаключения, что в растительном мире возникают новые виды. Что роды, неодинаковые по органам оплодотворения, могут иметь одинаковое происхождение и характер.

Что в рамках одного рода можно обнаружить разные органы оплодотворения. Тем самым сокрушаются основы продолжения рода, а стало быть, основы всей ботанической науки. Естественные классы растений рассыпаются.

Нещадный ветер. Линней с сумкой в руке на Уппсальской равнине, ждет отъезда, поднимает сумку высоко в воздух:

— Примите!

Но никто ее не принимает.

Лёвбергу себя в сарае. Садовник осыпает его тумаками.