Сачлы - [245]

— Сейчас я все подробно объясню. — Гиясэддинов продолжал насмешливо улыбаться. — У Гюлейши не хватило духу дать Баладжаеву смертельную дозу снотворного, как вы ей велели. В последний момент у нее дрогнула рука… Она раскаялась! Не пошла на поводу у матерого убийцы.

— Значит, Баладжаев жив?

— Да, жив и невредим.

Субханвердизаде нагло съязвил:

— Что ж, если Беюк-киши еще жив, почему бы тебе не отправить его по небесной дорожке вслед за Ярмамедом?! Потом свалишь вину на кого-нибудь, скажем, на того же меня!..

Гиясэддинов был невозмутим. Спросил как ни в чем не бывало:

— Словом, Гашем, вы ничего не хотите сказать мне по существу этого дела?

— Дела?!

— Да, дела! Я имею в виду подстрекательство к убийству человека!

— Чушь какая-то!

— Может, вы и Гюлейшу не знаете, не знакомы с ней?

— Какую еще Гюлейшу?!

— Гюлейшу Гюльмалиеву, ту самую, которая сейчас временно исполняет обязанности Баладжаева.

Субханвердизаде потер пальцами лоб:

— Что-то припоминаю… Слышал… Работает, кажется, в системе здравотдела какая-то особа — не то Гюлейша, не то Беновша, кто их там знает… А в чем дело? Объясните толком.

— Значит, вы лично не знакомы с Гюлейшой Гюльмалиевой?

— Не знаком. А что такое? Из-за чего сыр-бор?

— А вот Гюлейша утверждает, что хорошо вас знает, даже слишком хорошо! Что вы на это скажете?

— Еще бы!.. Как она может не знать главу райисполкома?.. Кто меня не знает в этом районе?

Гиясэддинов откинулся на спинку стула и опять начал закуривать. Спросил:

— Короче говоря, вы отрицаете свое знакомство с вышеупомянутой Гюлейшой?

— Категорически!

— Позволю заметить вам, Гашем, что вы говорите явную ложь!

Субханвердизаде вспыхнул:

— Я не понимаю, чего ты добиваешься от меня своими более чем странными вопросами? Куда ты клонишь?

Гиясэддинов молча курил. Потом произнес иронически:

— Я ведь уже вам сказал: мы беседуем! Или, может, вы устали?

Субханвердизаде кивнул на дверь с плотными портьерами:

— Когда я устану, я поднимусь, распахну пинком ноги эту дверь и уйду только ты меня и видел! Имей это в виду. Не забывай, кто я такой! Однако мне не понятно, почему ты так нехорошо разговариваешь со мной?! Откуда в тебе эта неприязнь ко мне, Алеша? Недобро, очень недобро ты беседуешь со мной. В чем дело, объясни?

— Недобрый человек даже правду норовит представить в недобром свете! заметил Гиясэддинов. — Все готов исказить, лишь бы самому выйти сухим из воды!.. Или вы, Гашем, считаете себя яснее месяца, светлее солнца?

— Ты, я вижу, неплохо усвоил наши пословицы и поговорки! пренебрежительно сказал Субханвердизаде. — Так и сыпешь ими направо и налево!

— Ничего удивительного. Вырос в этих краях, среди азербайджанцев.

— Знаю, нашим хлебом вскормлен… Оттого, наверное, и норовишь ухватить нас, азербайджанцев, покрепче за горло? Платишь нам за наше добро?

Гиясэддинов снова усмехнулся:

— Лично вас я пока еще за горло не схватил, Гашем. Это у нас еще впереди. Не будем торопиться! Пока что мы просто беседуем… Ведем дружеский разговор. Не так ли?

Субханвердизаде набычился;

— Что тебе надо от меня? Объясни! Что ты мудришь?.. Зачем вызвал?..

Гиясэддинов почувствовал: выдержка начала изменять Субханвердизаде. Он ответил неторопливо:

— Так ведь я только что сказал: вызвал — хочу поговорить, побеседовать, отвести душу.

— Повторяю, ты недобро со мной разговариваешь, Алеша!

— В народе говорят: что посеешь — то и пожнешь! Вот еще одна поговорка.

Субханвердизаде натянуто, фальшиво рассмеялся:

— Ты, Алеша, можно сказать, мешок, набитый поговорками.

Гашем, привстав со стула, протянул руку к лежащей на столе пачке «Казбека», открыл ее, предложил прежде Гиясэддинову. Тот показал ему свою дымящуюся папиросу:

— Так я же курю… — Добавил с усмешкой: — Вы, я вижу, стали вдруг рассеянный, даже таких очевидных вещей не замечаете!.. Что это с вами стряслось?

Субханвердизаде начал суетливо шарить по карманам, отыскивая спички. Нашел, торопливо закурил.

Гиясэддинов обратил внимание: руки Субханвердизаде мелко дрожат. Подумал: «Да, голубчик, сдают твои нервишки!..»

— Итак, с Гюлейшой вы незнакомы? — спросил он снова.

Субханвердизаде угрюмо подтвердил:

— Да, не знаком.

— Хорошо. Очень хорошо… Допустим, незнакомы. Ну, а скажите, вы знаете Рухсару-ханум?

Субханвердизаде удивленно вскинул вверх брови:

— Это еще кто такая?

— Неужели не знаете? Странно! — Гиясэддинов широко улыбнулся. — Она же вам, кажется, банки ставила. Рухсара Алиева, девушка, такая миловидная, ее здесь все у нас зовут Сачлы!.. Банки ведь вам ставили?

— Это когда я болел — лежал с температурой за сорок?!

Гиясэддинов тихо засмеялся:

— Вы хотите сказать, что ничего не помните? Так вас следует понимать? Может, вы хотите сказать даже нечто большее? Мол, были не в себе, лежали без сознания?.. А разве может человек без сознания руководить своими поступками и тем более отвечать за них? Не это вы хотели сказать?

Субханвердизаде сердито засопел:

— Я опять не понимаю тебя! Куда ты гнешь?

Гиясэддинов взял спички, не спеша зажег потухшую папиросу, сделал две-три затяжки. Вскинул глаза на Гашема:

— Вам был задан вопрос: знаете ли вы Рухсару Алиеву — Сачлы? Если не трудно, ответьте на него.