Саамский заговор [историческое повествование] - [22]

Шрифт
Интервал

Светозар вошел в дом. Не раздеваясь, прошел через прихожую в столовую, заглянул в родительскую спальню и к себе, оставляя на полу горстки не спешившего таять снега.

В доме было все перевернуто вверх дном, в родительской спальне на полу оказались пустые ящики из письменного стола отца, хранившие аккуратно рассортированную переписку, рядом вываленные простыни и наволочки, из платяного шкафа прямо на пол были брошены мамины кофточки, лифчики, чулки, ночные рубашки… Даже матрац с кровати был сдернут, словно там происходила какая-то борьба. В столовой все сиденья стульев и кресла были проткнуты насквозь вместе с мягкой обивкой. Буфет стоял нараспашку, а часть столовой посуды неровными стопками возвышалась на полу.

Светозар заплакал. Он ходил по дому в уличной куртке и ушанке, будто это был уже не их, не его дом, а то ли проходной двор, то ли кусок улицы. А когда вспомнил, что надо раздеться, тут же почувствовал озноб, в доме было студено, хотя все форточки были закрыты. Открытой нараспашку осталась входная дверь, о которой паренек, ошеломленный произошедшим на его глазах, просто забыл. У крыльца стояли две уличные собаки, с недоумением склонив чуть набок головы, они смотрели на открытую дверь, не решаясь войти без особого приглашения. Увидев появившегося в дверях Светозара, обе завиляли пушистыми хвостами, выказывая готовность к дружескому общению. Впрочем, та, что была побольше, рыжая с обвислыми ушами, вдруг села на снег и начала яростно вычесывать блох, виновато отвернув острую мордочку в сторону. Вторая подвинулась к крыльцу, надеясь на что-то хорошее.

Светозар закрыл дверь.

Нужно было затопить печь. По заведенному порядку дрова из сарая или из поленницы во дворе приносились в дом загодя и ждали вечерней топки, превращавшейся, если вся семья оказывалась в сборе, почти в священнодействие.


После ареста и исчезновения Серафимы Прокофьевны, а 10 декабря отказались принять для нее продовольственную передачу и деньги, Алексей Кириллович постоянно ждал, что могут прийти и за ним.

Отец, всегда куда-то спешащий, делающий разом несколько дел, возвращающийся из своих бесконечных поездок переполненным всевозможными историями, вдруг стал похож на человека, то ли что-то позабывшего и пытающегося вспомнить, то ли на человека, который что-то ищет.

С отцом было интересно все: пилить дрова, растапливать печку, клеить бумажные цепи на новогоднюю елку, даже мыть посуду.

Важное дело отец начинал с поисков «чрезвычайного и полномочного представителя директора Мурманского краевого музея». С озабоченным лицом он проходил мимо Светика и на ходу спрашивал: «Вы не видели чрезвычайного и полномочного представителя?» или «Вы не могли бы сказать, чрезвычайный и полномочный представитель уже прибыл?» У Светозара от этих вопросов замирало сердце, но он старался удержать себя в роли и отвечал с достоинством: «Чрезвычайный и полномочный перед вами». После этого следовало приглашение, самое малое, подмести пол, а то и навести порядок на чердаке, отправиться в сарай колоть дрова, носить наколотое для печки и плиты, копать огород. С отцом все было интересно и неожиданно, и беда не в беду, и промах не в обиду. Забегается с ребятами во дворе, забудет про дрова, отец никогда не скажет, как мама: «Почему до сих пор дров не принес? Сколько раз тебе говорить?» или что-нибудь в этом роде.

Отец никогда не произносил наставительных выговоров. Увидев отсутствие дров перед печкой, отец грозно возвещал: «И за нерадение истопник Прошка будет подвергнут строгому взысканию!» И «истопник Прошка», рот до ушей, летит в сарай за дровами.

Увидев в тетради сына двойку, Алексей Кириллович, покачав головой, возглашал: «Убоясь бездны премудрости, вспять обратился».

За разбитую тарелку Серафима Прокофьевна ругала, посуды в доме было небогато, отец же вставал на защиту: «Необдуманность извиняема порывами гения. Пушкин».

Если после школьной драки Светик приходил домой в слезах и с разбитым носом, мама обрушивала на него всю свою медицинскую премудрость вперемешку с охами и ахами. Отец же, когда случалось быть свидетелем мальчишеской скорби, только посмотрит и важно скажет: «А бывают у них меж себя брани до крови и лая смрадная!» — и дворовая ребячья «стычка» уже высвечивается былинным светом, становится событием прямо-таки историческим. И еще не утерев как следует слезы, Светозар начинал улыбаться. И похвалить отец мог так, как никто на свете: «По ревностным вашим стараниям пребываем к вам от нашей милости благосклонны».


С отцом можно было говорить о чем угодно. «А Солнце большое?» — «Как сказать? Пять расстояний до Луны — это его диаметр. Миллион триста тысяч километров примерно». — «А за что Павла Первого убили?» — «Дело, брат, темное. То ли англичанам не угодил, то ли свои рабовладельцы испугались за свое добро. Мог ведь под настроение и крепостное право отменить».

Как-то, сидя у печки, Светозар спросил отца о вере. Тот чуть удивленно взглянул на сына, стараясь угадать, чем этот вопрос рожден. Специально выждал паузу, давая понять, что вопрос не из простых, потом взял в руку кочергу и обколотил догорающие поленья. И когда Светозару показалось, что отец или не расслышал, или просто не хочет отвечать на его вопрос, услышал:


Еще от автора Михаил Николаевич Кураев
Блок-ада

«БЛОК-АДА», непривычным написанием горестно знакомого каждому ленинградцу слова автор сообщает о том, что читателю будет предъявлен лишь «кусочек» ада, в который был погружен Город в годы войны. Судьба одной семьи, горожанина, красноармейца, ребенка, немолодой женщины и судьба Города представлены в трагическом и героическом переплетении. Сам ленинградец. Михаил Кураев, рассказывая о людях, которых знал, чьи исповеди запали ему в душу, своим повествованием утверждает: этот Город собрал и взрастил особую породу людей, не показного мужества, душевного благородства, гражданской непреклонности.


Капитан Дикштейн

«М. Кураев назвал своё повествование фантастическим. Но фантастичны здесь не материал, не сюжетные ходы, а сама реальность, изобилующая необычными ситуациями…»«Эта повесть продолжает гуманистическую традицию нашей литературы…»«Автор „Капитана Дикштейна“ знает, о чём говорит: проследить и описать судьбу одного человека — значит косвенным образом вместить частицы множества судеб, и может быть, даже судьбы государства…»Из рецензийЛенинградский писатель М. Кураев назвал свое повествование фантастическим.


«Встречайте Ленина!»

Впервые рассказ опубликован в журнале «Новый Мир» 1995, № 9 под названием «„Встречайте Ленина!“ Из записок Неопехедера С. И.».


Записки беглого кинематографиста

Кураев Михаил Николаевич родился в 1939 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский театральный институт, с 1961 по 1988 год работал в сценарном отделе киностудии «Ленфильм». Автор сценариев 7 кинофильмов. Первая публикация — «Капитан Дикштейн» («Новый мир», 1987, № 9). Автор книг «Ночной дозор» (1990), «Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург» (1996), «Питерская Атлантида» (1999) и др. Проза М. Кураева переведена на 12 языков и издана во Франции, Италии, США, Германии, Корее и т. д. Живет в Санкт-Петербурге.


Жребий № 241

Произведение талантливого русского писателя М. Кураева «Жребий № 241» повествует о судьбе двух любящих людей на фоне событий русско-японской войны. Повесть пронизана размышлениями автора об исторической сути происходившего в России в начале XX века.«Именно в любви, где в основе лежит, быть может, самое эгоистическое чувство, жажда обладания, одухотворенность возвышает до полного торжества над эгоизмом, и в этом утверждение истинно человеческого и исключительно человеческого — способности думать о другом, чувствовать его боль, желать ему блага.


Шведский сувенир

Опубликовано в журнале «Звезда» 1998, №2.


Рекомендуем почитать
Деды и прадеды

Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)


Испорченная кровь

Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.


На всю жизнь

Аннотация отсутствует Сборник рассказов о В.И. Ленине.


Апельсин потерянного солнца

Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.


Гамлет XVIII века

Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.


Северная столица

В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.