Саалама, руси - [44]

— Расскажи мне про Африку. Тебе понравилось там? — в темноте едва угадывался его силуэт и белки глаз.

Ливанская на минуту задумалась: что значит — понравилось? Как там может понравиться?! Хотя, если разобраться: ей понравился Муки, ребята в госпитале. Она втянулась в эту страну, втянулась в ритм жизни, в жару, в специфический, низкий и открытый смех местных, в их гортанный говор, в ночные звуки и звездное небо в остатках жаркого дневного марева, в красное солнце…

— Да, понравилось.

— И ты туда вернешься?

Девушка откинулась на спинку кровати:

— Я же сказала — у меня самолет утром.

— Можно я тебя поцелую?

Она не успела его остановить, парень подтянулся, обхватил длинными сильными пальцами шею и придвинулся вплотную, проигнорировав выставленную вперед руку.

— Просто поцелую.

Ей захотелось секса, очень захотелось. Так, что скулы свело. У парня были жесткие настырные губы и юношески-торопливые руки. А в последний раз у нее было больше месяца назад. Да это и не секс — за бараками, стоя, торопливый ожесточенный перепихон для снятия напряжения. Они все так устали: бесконечные смерти, эпидемия, нехватка медикаментов, ночи без сна, нервы на взводе. Да и с презервативами в Сомали неважно. Хотя там, в крови, зловонии и жаре, она не боялась, все ходили под одним риском. А здесь заразить московского пацана в белом свитере оказалось неожиданно страшно.

А он уже расстегнул ее куртку, жадно елозя под майкой, и настойчиво прижал девушку сверху.

— Андрей, презерватив.

Он, наверное, не услышал, продолжая жарко возиться на ней, слюнявя лицо и шею горячими губами. Секунду спустя девушка жестко подняла колено и вклинила между ними, раздраженно повысив голос:

— Андрей!

Тот глянул на нее остекленевшими, затянутыми поволокой глазами и резко подскочил:

— У меня есть.

Зачем она поехала туда?! Зачем?! Жизнь будто развалилась. Все полетело к черту. Ливанская очень остро почувствовала, что не может радоваться и получать удовольствие. Задыхается. Там ей казалось, что она мучается от невыплеснутого сексуального напряжения, от боли, грязи, крови и страха. Все это смешалось, выворачивая наизнанку. И школьник Андрей — ее последняя глупая и смешная интрижка в нормальном мире — стал психологическим олицетворением драйва, куража, радости либидо.

Возбуждение резко схлынуло. Все вдруг стало казаться безнадежным и беспросветным. Девушка уткнулась лбом в согнутую руку. Уже хотелось, чтобы он подольше не приходил. Она спустила вниз задранную футболку и запахнула призывно расстегнутую куртку.

Спустя минуту, парень тихо открыл дверь, вошел и бросил на диван так и не распакованную пачку презервативов. Лег рядом и вдруг спокойно сказал:

— Обойдусь.

Ливанская замерла и напряглась всем телом. В глубине сознания поднялось облегчение. В принципе, она уже готова была просто ему дать. Мальчишке шестнадцать, и понятно, что он до одурения хочет трахаться. Главное было проследить, чтобы он ничего от нее не подхватил. Но парень вдруг тихо и твердо прошептал:

— Закрой глаза. Я подержу тебя.

Он крепко прижал девушку, подсунув твердую удобную ладонь под затылок. И впервые за шесть месяцев ее посетила иллюзия умиротворения, даже понимания. А самое странное, что это сделал ребенок. Ведь в глубине души ей льстило, что она старше — что может свысока на него смотреть, и, при желании, она будет его строить, а не наоборот. А в этом юном шестнадцатилетнем пацане, совсем не видевшем жизни, было какое-то инстинктивное звериное понимание, чутье. Он будто разделил с ней все то дерьмо, которое она на себе привезла.

— Ты сирота, да? — она спросила тихо, хрипло, и так зная ответ. Парень согласно хмыкнул и замолчал.

Ливанская закрыла глаза, с болезненной силой стиснула плечи мальчишки и уткнулась носом в терпко пахнущий свитер. Захотелось того, чего не хотелось уже много-много лет — плакать.

18 марта 2009 года. Среда. Москва. Съемная квартира Ливанской. 02:00

— Да он вообще весь день его жевал, — девушка сделала глоток прямо из горлышка и рассмеялась: — У него был вот такой веник, — она раскинула руки, показывая размер.

— Серьезно? — пацан протянул ладонь, взял у нее бутылку и тоже сделал глоток. Они как-то запросто, на двоих, без закуски, морщась и горячо выдыхая, почти допили едва початую бутылку водки. — А на что он похож?

— Кат? — Ливанская пожала плечами. — Да трава как трава. Типа петрушки.

— И как от нее ощущения? — парень затянулся и выдохнул дым в потолок.

— У меня-то? — девушка равнодушно выдохнула. — Да никак. Ладно, ты же не дослушал, — она пьяновато рассмеялась, прижимаясь к мальчишке и вытягивая курево из его пальцев: — В общем, он так до ночи почти просидел. Ну что, думаем, надо осмотреть, старик все-таки. Муки к нему подходит, за плечо берет, а тот вдруг встал на ноги, в стену уперся и как заорет на всю улицу. Не поверишь, «Калинку» запел. Мы так обалдели, даже смеяться не могли. — Девушка расхохоталась над собственными воспоминаниями: — Он и слов-то не помнил, на ходу придумывал. На сомалийском. А потом взял и просто ушел, — она развела руками: — Идет по улице, шатается и поет.

Парень рассмеялся: