С тобою рядом - [19]
- Погляди, татка, правда ж, наша мама очень красивая!
- Правда.
- Ой, если б ты знал, сколько она плакала, когда ты куда-то далеко ездил!
- А ты откуда знаешь? Ведь ты еще тогда только ползала.
- Мне бабка сказала. Ты вечный доброволец... Погляди, татка, какая пугливая наша Анька. Боится идти с той стороны, где вода. А я нисколечко не боюсь. Смотри!
Она вырывала свою руку из отцовской и вбегала в шипучую подвижную пену прибоя, смеялась и махала руками, как неоперившийся птенец крыльями. Золотистые глаза Полины Федоровны тогда наполнялись страхом, и она кричала громко, строго:
- На-адя!
Надя, не оглядываясь, мчалась вперед вдоль пенистой полосы. Иной раз блестящие брызги обдавали ее всю, но она не обращала на это внимания.
- Вся в тебя пошла! - увидев, что Надя наконец выбежала на сухое место и возвращается к ним, с облегчением говорила Полина Федоровна. Такая же отчаянная, как и ты.
- Мне кажется, что теперь я самый тихий в Советском Союзе человек, примерный семьянин. День работаю, вечером учусь и аккуратненько являюсь на ночь домой. А сейчас собираю камешки и любуюсь, как этим занимаются большие солидные люди. Я, например, не ожидал, что встречу за таким занятием автора известного учебника по биологии профессора Добрынского и прославленного писателя Михайлова. Ты знаешь, Поля, Михайлов тоже когда-то был в партизанах на Дальнем Востоке.
- А я-то думала, почему так быстро вы с ним спелись!
- Нормально, - довольно улыбаясь, отвечал Корницкий. - Человек он что надо.
В это время ударил гонг, сзывающий курортников на завтрак. Анечка, которая возле воды все время крепко держалась за мамину руку, встрепенулась и потянула Полину Федоровну в сторону столовой. Анечку пугали волны, что бесконечной грозной чередой катились на берег, пугало шипучее одеяло пены. Анечка шла, все время боязливо поглядывая на воду, цепляясь желтыми сандаликами за камни-голыши. Корницкий взял дочку на руки и понес в столовую. Две каменные и оштукатуренные четырехугольные тумбы возле столовой для скульптур еще не были заняты. На одной из них, обхватив сухими морщинистыми руками колени, сидел профессор Добрынский. Он пристально глядел на море. Увидев Корницкого с семьей, Добрынский поднял голову и, весело поздоровавшись, стал расспрашивать:
- Ну что, Антон Софронович? Идем после завтрака камешки искать? Эту сторону, - Добрынский кивнул головой вправо, - я обследовал до завтрака. Могу похвалиться замечательным нефритом. Взгляните на эту окраску...
Корницкий вынужден был остановиться, чтоб потешить известного ученого своим вниманием к предмету его страсти. Взяв холодноватый и тяжелый камешек, Корницкий стал разглядывать его на солнце.
- Ну как? - прищуривая утомленные глаза, заинтересованно допытывался ученый. - Михайлов чуть не наступил на него и прошел мимо, чудак! И сколько раз я ему говорил, что самоцветы - это не грибы, их надо уметь искать... В общем, этим камнем я ему здорово испортил сегодня аппетит! Скорей завтракайте - и пойдем!
В столовой было полно народу. Проворно сновали между столов официантки в белоснежных передниках. Корницкий, здороваясь со знакомыми, проходил к своему столу.
За одним столом с Корницким сидела женщина, которую все звали Викторией Аркадьевной. На ее высокий, довольно красивый лоб свисала прядь черных с блеском волос; прямой нос был, правда, чуть великоватым и тяжеловатым на узком ее лице с полными чувственными губами. Большие карие глаза смотрели испытующе внимательно...
Виктория Аркадьевна принадлежала, как представлялось Корницкому, к той категории женщин, которые лучше комиссара финансов знали заработки инженеров-новаторов, архитекторов, ученых, композиторов, художников, упоминали при каждом удобном случае про близкое знакомство и даже самые дружеские отношения с этими людьми. Такие женщины могли рассказать, кому из них доктора предписали отдых на Южном берегу Крыма, кто построил чудесную собственную дачу за сто шагов от моря, у кого жена ведьма, а у кого, наоборот, тихая и кроткая, как овечка.
Некоторые из подобных дам успели побывать в санаториях Кавказского побережья, где, как они рассказывали Полине Федоровне, очень утомились, и теперь приехали сюда отдохнуть по-настоящему. Тут не так шумно, как на других курортах, никто тут не запрещает ходить в столовую в пижамах и халатах или загорать без купальников. Сухие, с пергаментной кожей на лице и на руках, но с шустрыми глазами старушки вместе с тем рассказывали и много интересного из жизни прославленных ученых, писателей, художников, про их трудную и самоотверженную работу во время царского самодержавия. Однако из этих разговоров Полина Федоровна, которой и самой надоела беспокойная и напряженная жизнь, когда Антона на каждом шагу подстерегала смерть, запоминала только счастливые стороны жизни, бесхлопотное время, уютность, покой в домике над морем. Есть же счастливцы, что плещутся в теплой и густой воде моря по два-три месяца ежегодно!
Она слышала, какую исключительную находчивость и упорство проявляли порой некоторые мужчины, чтоб раздобыть для семьи двухмесячную путевку, либо достать жене на костюм редкий шикарный материал. Антон был далек от всех этих дел, он в них ничего не понимал. Вот и теперь, попав под семейным и общественным натиском на курорт, в первый же день "захворал каменной болезнью" и ничего не хочет слушать про то, что делается кругом. И если не собирает камни, так читает книги.
