С тобой все ясно (дневник Эдика Градова) - [36]

Открываю.

- Здравствуйте, Ангелина Ивановна! Что он там еще натворил? - спрашиваю.

- Ну, раз шутишь, значит, все в порядке. Нет, нет, - говорит она моей маме, - я на минутку. Просто беспокоилась, вот и заглянула...

Бестолковая голова, ничего в людях не понимаю.

Никогда бы не поверил, что грозный наш классный руководитель, кроме команд, подобных реву тепловозного гудка, может негромко и застенчиво молвить: "Просто беспокоилась, вот и заглянула..."

И еще была гостья.

- Если ты насчет химии, то я догоню, - говорю, - Мне Боря помогает.

- Да ты хоть бы предложил девочке сесть, - упрекает мама.

- Садись, девочка. В ногах правды нет. - Тут я вспомнил про записку. А верно, что меня там не хватает? Или уже забыли, что есть такой на свете?

Анюта здорово краснеет. Без всяких переходов, порозовений там каких-нибудь. Словно лакмус в кислоте.

Раз - и сразу пунцовая. Наверное, тонкая кожа. Но отливает кровь от лица постепенно, вот и образуются белые пятна, как маленькие Антарктиды...

- А чего это ты подходила ко мне на ОСЕННЕМ БАЛУ? - вдруг вспомнил я. У меня бывает так: ни с того ни с сего вдруг задаю дурацкие вопросы.

- Не помню, давно было, - сразу ответила Анюта.

До чего люблю, когда она краснеет! - У тебя щека не болит? - Она подошла совсем близко. - Можно дотронуться?

- Вот еще! - Я отпрянул. И, подумав, спросил; - А тебе в ноябре не хотелось до моей лысины дотронуться?

- Ничуть. А откуда ты знаешь?

- Как там литературная общественность поживает? - Я перевел на другое. Мне так захотелось взять ее за руку, что я ужаснулся: а как же Любочка?

- Наверное, и тебя будут выдвигать в Любимцы за второе полугодие, оживилась она. - Женьшень сказал, что у тебя самое интересное вольное сочинение за эту четверть и самое лучшее по Толстому.

- Ну нет, я буду голосовать за Сидорова. И сам его выдвину.

На прощание Анюта подарила мне книгу "Болдинская осень". Откуда она знает, что я в Пушкина влюбился?

- Роману привет, - перед самой дверью сказал я. - Пусть заглянет.

Она кивнула и побежала вниз, легко прыгая через ступеньку.

- Кто это? - спросила мама.

- Одна девочка, - объяснил я. - А что?

- Да так. - Мама посмотрела мне в глаза. - Красивая девочка.

Это Левская красивая? Никогда бы не сказал.

Ну, фигурка. Ну, походка. Ну, ножки. Ну... Стоп. А то я стану настоящим циником.

Плохо быть больным, но до чего хорошо - выздоравливающим! Все к тебе ходят, всё тебе дарят.

Сколько там натикало? Ого! Второй час. А не пора ли тебе, Эдушка, на боковую? Спокойной ночи.

Романа я очень ждал, а он пришел последним. Я и через Анюту его приглашал, и через Томку. Думал, что скажу ему: "Рома, я всегда мечтал о брате. Ты - мой брат".

Перебирал в памяти все, что знаю о нем. Как однажды делали уколы, а он ушел со второго урока и больше в тот день не появился. И я подумал: ну и трус!

Вспомнил, что он и летом ходил наглухо застегнутый.

Теперь только я понял, почему он заставлял меня "руками работать", когда собирал свой первый мопед марки РоСи-1. В классе, несмотря на ум, он все еще остается "новеньким". У нас таких не жалуют. Никто, кроме Иры Макешкиной, его по-настоящему не признал.

И Андрей, к сожалению, тоже. Они с Романом недолюбливают друг друга...

В "Медицинской энциклопедии" я все-таки вычитал, что гемофилия в наше время лечится, что она ослабевает к 20 и совсем проходит к старости. А больному нужен "щадящий режим". Нужен - значит, будет.

Я его очень ждал. А все получилось не так. Скованно и плохо. Только про уроки и говорили.

Врачи еще не разрешили (и мама-врач тоже), но я не выдержал, удрал сегодня в школу. Ну и отстал я!

По всем предметам гонят в хвост и в гриву!

Появился в классе, и на секунду стало тихо. Я прошел, не останавливаясь, мимо своего стола и направился в самый конец кабинета (была физика). Легонько толкнул Романа в плечо.

- Подвинься, не один сидишь.

- Вот новости. Так просторно было. - Он подвинулся, и, я чувствовал, с радостью.

Все снова занялись своими делами: кто зубрил формулы, кто списывал задачку, кто... Одна Ира Макешкина смотрела в нашу сторону. То ли с завистью, то ли...

Странно смотрела.

Левская зачастила в наш дом: два раза была! Черт те что!

- Чего ты повадилась? - грубо спросил я, открыв дверь.

Она растерялась.

- Я не к тебе. Я к Тамаре.

- Привет. - Томка тут как тут, сияет. - Я тебя жду-жду. У меня новая выкройка, хочу себе макси сшить, а юбка не получается. Идем, посмотришь.

Я думал, Анюта только в химии дока.

Прислушался. Какие-то бабьи у них разговоры. Причем больше Томка трещит, а та иногда слово вставит своим тихим голосом.

- Тебе, Анечка, артист этот, что пел вчера по телевизору, понравился? Такой кудрявый-кудрявый. Я прямо влюбилась.

- Чересчур кудрявый. А голос хороший. Но мужчина не может, не должен быть таким кудрявым и сладким до слащавости...

- Да что ты, подружка! - перебила сестра. - В этом вся красота, а ты "голос". - Она заговорила почти шепотом, но я прислонил ухо к двери и все слышал. - Знаешь, Анечка, я боюсь, что длинная вырасту.

Сейчас эта акселерация прямо беда. А ну если вымахаю с Босова, как же мне тогда туфельки на платформе носить?