С ружьем на динозавра - [51]

— Все в порядке, — сказал Гелий. — Они спокойны. Можно сразу приступать к опыту.

— Господи, в чем, наконец, дело? — взмолился я.

— Я предпочитаю, чтобы для вас это было сюрпризом, — усмехнувшись, ответил Корнелий.

Служитель — горилла ввел обоим подопытным наркоз и, когда они спокойно уснули, начал включать различную аппаратуру. Гелий приблизился к мужчине, осторожно размотал повязку у него на голове и, выбрав на черепе определенную точку, подвел к ней электрод. Мужчина продолжал лежать абсолютно неподвижно. Я вопросительно взглянул на Корнелия, и в этот миг произошло чудо.

Мужчина заговорил. Его голос прозвучал в маленьком операционном зале так внезапно, что я подскочил на месте. Нет, это не было галлюцинацией: он говорил громко, заглушая жужжание генератора. Он говорил на обезьяньем языке, как земной человек или как обезьяна планеты Сорора.

На лицах обоих ученых вспыхнуло выражение торжества. Они смотрели на меня, наслаждаясь моим изумлением, и в глазах их плясали искорки гордости и самодовольства. Я чуть не вскрикнул от неожиданности, но они заранее сделали мне знак молчать и слушать. То, что говорил мужчина, было бессвязно и лишено всякого смысла. Должно быть, он очень долго находился в институте, потому что теперь он без конца повторял обрывки фраз, которые обычно произносят служители или ученые. Вскоре Корнелий приказал прекратить эксперимент.

— От этого мы ничего больше не добьемся, — сказал он. — Но вы видели, вернее слышали, главное: он говорит!

— Потрясающе! — пробормотал я.

— Ну, вы еще ничего не видели, — заметил Гелий. — Он говорит как автомат или как попугай. Зато от этой самки мы добились гораздо большего.

Он указал на женщину, которая мирно спала.

— Гораздо большего?

— Да, от нее мы получаем в тысячу раз больше, — подтвердил Корнелий, столь же взволнованный, как и его коллега. — Слушайте меня внимательно. Эта женщина тоже говорит, и вы ее услышите. Но она не повторяет фраз, заученных в плену. Ее слова имеют исключительное значение. С помощью поистине гениальной комбинации электрохимических воздействий на мозг этой подопытной Гелию удалось пробудить в ней не только индивидуальную, но и временную память. В ее устах под воздействием электрического тока оживают воспоминания самых отдаленных предков, оживает атавистическая память, заложенная в человеческой расе многие тысячи лет тому назад. Вы понимаете, Улисс?

Слушая Корнелия, я думал, что великий ученый сошел с ума, настолько его слова казались мне невероятными. Кстати, среди обезьян сумасшествие явление довольно распространенное, особенно среди интеллигенции. Но пока я раздумывал, другой шимпанзе, Гелий, уже приладил электроды к мозгу женщины. Некоторое время она, как и мужчина, лежала не подавая признаков жизни, потом глубоко вздохнула и заговорила. Она тоже говорила на обезьяньем языке, языке Сороры, глуховатым голосом, который менял тональности, как если бы он принадлежал разным людям. Каждое ее слово запечатлелось в моей памяти, как выгравированное.

— Обезьяны, опять эти обезьяны, — с беспокойством говорила женщина. — Последнее время они бурно размножаются, хотя совсем недавно казалось, что их род вот — вот угаснет. Если дальше будет так продолжаться, их станет больше, чем нас… Но дело не только в этом. Они становятся нахальными. Они уже выдерживают человеческий взгляд. Мы зря приручали их и зря давали им свободу, как слугам или обыкновенным домашним животным. Баловни семей становятся самыми дерзкими. Недавно меня толкнул на улице разносчик — шимпанзе. Но когда я подняла руку, чтобы его стукнуть, он посмотрел на меня так злобно и угрожающе, что я не осмелилась его ударить. Анна, та самая, которая работает в лаборатории, сказала мне, что у них тоже многое изменилось. Она уже не осмеливается входить в клетки без страховки. Она уверяет, что по вечерам там слышатся шушуканье и даже смешки. Одна из горилл издевается над доктором, передразнивая его походку.

Женщина умолкла, несколько раз тяжело вздохнула и продолжала:

— Ну вот, дожили! Одна из обезьян научилась говорить. И это не выдумка: я сама читала в «Газете для женщин». Там была его фотография. Это молодой шимпанзе.

— Шимпанзе! Первый! Я был в этом уверен! — воскликнул Корнелий.

— А теперь появились другие, — продолжала женщина. — Газеты каждый день сообщают о новых говорящих обезьянах. Кое-кто из ученых считает это большим научным достижением. Неужели они не понимают, к чему это может нас привести? Насколько я знаю, один из этих говорящих шимпанзе отвратительно ругается. Первое, для чего они используют дар речи, это для того, чтобы поносить своих хозяев. Они отказываются повиноваться…

Женщина некоторое время молчала, потом вновь заговорила, но на сей раз низким мужским голосом и назидательным тоном:

— То, что с нами произошло, можно было предвидеть без труда. Нами овладела мыслительная лень. Никто больше не читает: даже детективные романчики кажутся произведениями, требующими слишком большого духовного напряжения. Никто больше не играет: в крайнем случае раскладывают безобидные и безопасные пасьянсы. Даже детские фильмы кажутся чересчур утомительными. А в это время обезьяны про себя размышляют. И в этих молчаливых одиноких раздумьях их мозг развивается… И они уже овладели речью! О конечно, с нами они почти не говорят, разве только презрительно огрызаются на тех немногих смельчаков, которые еще осмеливаются им приказывать. Но по ночам, когда все мы спим, они обмениваются впечатлениями и сообщают друг другу то, что узнали за день.