С ружьем на динозавра - [25]

Что еще прибавить к сказанному? Все эти треволнения окончательно меня сломили. Мне оставалось только сдаться перед сатанинской проницательностью орангутанга, который, посмеиваясь, торжествовал победу. И вот, сгорая от стыда, я сделал первое робкое па.

Да, я, царь творения, начал кружиться в брачном танце вокруг моей красавицы! Перед всеми этими обезьянами, которые не спускали с меня глаз, перед старым орангутангом, диктовавшим заметки своей секретарше, перед снисходительной самкой-шимпанзе и двумя ухмыляющимися самцами-гориллами, я, человек, вершина тысячелетней цивилизации, трусливо оправдываясь в душе, что во всем-де виноваты превратности космических странствий и что, мол, теперь-то я знаю, — поистине в небесах и на планетах есть немало такого, чего не снилось даже мудрецам, — я, Улисс Меру, словно павлин, топтался вокруг восхитительной Новы, исполняя любовный обряд.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава 1

Теперь я должен признаться, что довольно легко приспособился к жизни в клетке, даже слишком легко и быстро. С точки зрения материальной мне, в сущности, нечего было желать: днем обезьяны выполняли малейшие мои прихоти, а ночью я делил подстилку с одной из прекраснейших женщин мироздания. Я настолько свыкся со своим положением, что перестал замечать всю его нелепость и унизительность и в течение целого месяца не предпринимал каких-либо серьезных попыток положить этому конец. Самое большее, на что я оказался способен, это выучить еще несколько слов обезьяньего языка. Я не возобновлял попыток установить контакт с Зирой, так что если раньше она и подозревала во мне разумное существо, то теперь, видимо, согласилась с Зайусом и смотрела на меня, как на человека своей планеты, то есть как на животное, может быть, и неглупое, но, уж во всяком случае, лишенное интеллекта.

Мое превосходство над остальными пленниками, которое, впрочем, я особенно не выпячивал, чтобы не пугать сторожей, сделало меня важной персоной, гордостью института. К стыду своему, должен признаться, что это вполне удовлетворяло мое честолюбие и какое-то время я даже гордился своим положением. Зорам и Занам относились ко мне по-дружески: их забавляло, когда я им улыбался, хохотал или произносил отдельные слова. Перепробовав на мне все классические опыты, они старались изобрести новые, более сложные, и мы вместе радовались, когда мне удавалось решить очередную задачу. Они никогда не забывали принести мне какое-нибудь лакомство, которым я охотно делился с Новой. Мы считались привилегированной парой. В своем ослеплении я воображал, будто Нова сознает, что своим благополучием обязана мне, моим талантам, и большую часть времени пыжился перед нею, как последний фанфарон.

Но через несколько недель я вдруг почувствовал, что меня от всего этого вот — вот стошнит. Может быть, виноваты были глаза Новы, показавшиеся мне в то утро особенно бессмысленными, а может быть, кусочек сахара, которым меня угостила Зира. Сахар этот внезапно показался мне горьким, и я покраснел от стыда, осознав, что уже готов был трусливо смириться. Что подумает обо мне профессор Антель, если он случайно уцелеет и найдет меня в клетке? Даже мысль об этом была невыносима, и я твердо решил начиная с того самого мгновения вести себя как подобает цивилизованному человеку.

Поглаживая в знак благодарности лапку Зиры, я осторожно завладел ее блокнотом и ручкой. Затем, не обращая внимания на ее ласковые упреки, я уселся на солому и принялся рисовать Нову. Когда-то меня считали неплохим рисовальщиком, к тому же такая модель могла вдохновить кого угодно, и мне удалось сделать довольно приличный набросок, который я протянул шимпанзе.

Тотчас все сомнения Зиры на мой счет возродились, и она пришла в неописуемое волнение. Мордочка ее покраснела, она уставилась на меня, не в силах унять дрожь. Воспользовавшись ее смятением, я властно протянул руку за блокнотом, и на сей раз она отдала его мне по доброй воле. До сих пор не понимаю, почему я раньше не прибег к такому простому способу!

Вспомнив свои школьные занятия, я начертил геометрическую фигуру, иллюстрирующую теорему Пифагора. Мой выбор не был случайным. В юности я прочел одну научно — фантастическую повесть, в которой старый ученый использовал геометрические фигуры, чтобы установить контакт с разумными существами иного мира. Во время перелета я как-то заговорил об этом методе с профессором Антелем, и даже он его одобрил. Помнится, он еще добавил, что геометрия Эвклида сплошное заблуждение, и именно потому она должна быть общепринятой во всех мирах.

Как бы там ни было, Зиру мой чертежик буквально потряс. Она дико вскрикнула, мордочка ее сделалась совсем пурпурной. Лишь когда встревоженные Зорам и Занам бросились к ней на помощь, ей с большим трудом удалось овладеть собой. И тут Зира повела себя по меньшей мере странно: исподтишка взглянув на меня, шимпанзе быстро и ловко спрятала сделанные мною рисунки. Она сказала несколько слов гориллам, и те вышли из помещения: я понял, что Зира удалила их под каким-то благовидным предлогом. Затем, приблизившись вплотную к клетке, она пожала мне руку, и рукопожатие ее имело совсем иное значение, нежели раньше, когда она просто ласкала симпатичного зверя, который угодил ей своей сообразительностью. Теперь она сама с умоляющим видом протягивала мне блокнот и ручку. Теперь уже ей не терпелось установить со мной контакт.