С окраин империи. Хроники нового средневековья - [48]

Дело в том, что обширные перечни синонимов образуются в рамках специальной и профессиональной лексики, обрастая там, к добру или к худу, разнообразными значениями, а посему уместным кодицилем к новому прочтению современного словаря синонимов можно считать недавно вышедшую книгу под редакцией Джан Луиджи Беккариа («Специальная лексика в Италии», издательство Bompiani[316]), из которой я и заимствую большую часть примеров.

Есть, например, синонимические выражения, несущие функцию, которую лингвист Маурицио Дардано[317] определяет как «отстраняющую»: ее назначение в том, чтобы смягчить категоричность заявления – так, мы говорим «предприняты действия» вместо «сделано», «инициировать слушания» вместо «выслушать» и «просматривается определенная возможность» вместо «надеемся, что». Эти замены пока безобидны. Но, следуя этим путем, мы приходим к давно уже исследуемым политико-экономическим профессионализмам, где словосочетание, якобы выражающее то же самое значение, на самом деле приглушает смысл и не передает его. Достаточно взглянуть, как в наши дни изощряются в иносказаниях, лишь бы не говорить об инфляции, называя ее «выравниванием денежного курса», «выравниванием валютных курсов» или «снижением покупательной способности денег». Или же повышение цен становится «урегулированием», «приведением в соответствие», «пересмотром тарифов». А то и массовые увольнения, стыдливо прикрывающиеся словами «оптимизация», «сокращение штатов» или «прогнозируемый избыток незанятой рабочей силы». Тогда как экономический кризис, подозрительно попахивающий 1929 годом, становится «снижением темпов экономического роста», «рецессией» или «охлаждением экономики».

С другой стороны, профессиональный жаргон политиков изобилует утешительными фразеологизмами, в силу чего сокрушительный проигрыш на выборах становится «оттоком голосов», а если группа граждан посылает их куда подальше – речь о «синдроме отторжения».

В подобных случаях кажущийся синоним, который фактически таковым не является, совершенно очевидно служит для завуалирования смысла и, как уже было отмечено, для передачи сообщения от одной властной структуры к другой таким образом, чтобы народные массы ни о чем не догадались. Или другой случай – когда бытующие в сфере политики синонимы некогда были эвфемизмами, однако со временем стали настолько прозрачными, что четко обозначают идеологическую платформу говорящего: обратите внимание, с какой легкостью мы определяем взгляды того, кто, говоря о конголезцах, причисляет их к жителям отсталых стран, развивающихся стран, стран третьего мира, неприсоединившихся стран, стран новообразованных или угнетаемых. Точно так же понятно, что думает о культуре человек, обозначающий интеллектуалов левых взглядов как интеллигентщину, попутчиков, полезных идиотов, яйцеголовых, честных буржуа или классовую интеллигенцию.

Кроме того, в том же мире политики существуют слова, омонимические по сути, которые, будучи применены в различных контекстах, оказываются синонимами чего-то другого. Например, слово «революция» на практике означает самые разные вещи. В классическом буржуазном контексте это синоним таких понятий, как «пассионарность, либерализм, анархия, варварство, зло, предательство, ниспровержение», в марксистских сферах им нынче обозначают различные формы прихода к власти или отрицания власти других, в зависимости от фракций, в которых оно используется, в молодежных кругах оно может означать даже принятие status quo, лишь бы было чем ширяться, а в мире потребления им теперь называют всё, что угодно, – от презентации новой электробритвы до видеокассет.

Схожая судьба постигла слово «демократия», стоит лишь обратить внимание на такие выражения, как «демократическое сближение» и «демократический протест»: в первом случае говорит достопочтенный Моро, во втором – это цитата из статьи в L’Unità о демонстрации сторонников Народного фронта Чили. Во избежание путаницы можно рекомендовать к применению следующий критерий: когда «демократия» или «демократический» идет в паре с термином, беспокоящим слух буржуа, ее можно отнести к категории «левого» (например, демократическая республика, мощный ответ или мгновенная реакция демократических сил); если же в компании с ними идут термины, заимствованные из сферы технологий или католической морали (например, программа, порядок, солидарность, призвание), то всё демократическое является одновременно христианским. Хотя на самом деле контекстуальные правила куда сложней, так что зачастую гражданин остается беззащитен перед этими омонимами, служащими синонимами слишком многого.

На худой конец ему понятно, когда выражение означает «те, Другие», а стало быть, «плохие» – таково совокупное значение терминов типа «ревизионизм, фрагментаризм, оппортунизм, уклонизм, модератизм, примиренчество, раскольничество, сближенчество, авантюризм, иммобилизм, реформизм». Во всех подобных случаях можно объяснить растерявшемуся гражданину, что под этим следует понимать «тех, кто думает не так, как мы», и в первом приближении он может быть уверен, что не ошибется.