С носом - [72]

Другого укрытия, кроме этого дерева, поблизости не было, и, когда я увидела, что Йокипалтио скоро пройдут всего в нескольких метрах от меня, чуть в стороне от процессии, не могла снова не зашептать: Ирья Ирья. И вот они уже совсем рядом, впереди сын, затем отец, потом дочь и последней Ирья, вокруг были и другие люди, но никого из них я не знала, толком даже и не видела, а Ирья непременно должна меня заметить, надо прекратить всю эту канитель. «Ирья», — прошептала я. Ирья, это я, я здесь, прости, я опоздала. Она неожиданно повернула голову и наконец увидела меня, Господи Боже мой, а я, как дура, стояла, обнявшись с можжевельником, и не знала, что делать, пыталась что-то изобразить, не знаю что, естественность какую-то, улыбнуться и начать говорить. Привет, Надо же Ирма, Да вот тут, Ты все-таки смогла приехать, Да вот да что ты говоришь, Что ты все-таки смогла приехать, Ах да, Что это ты там, Где, Ну там, А зацепилась, За что, За ветку, Боже мой как же это ты, Не знаю, Мама пойдем уже.

Потом услышала, как неподалеку сказали что-то громко и злобно, но все было словно в тумане, я попыталась разобрать те слова, но не успела, потому что все вдруг опять перепуталось.

Успела еще раз сказать Ирье, что ну вот, и это не было приветствием или, наоборот, прощанием, я просто хотела хоть как-то удержать ее внимание и объяснить, что собиралась всего лишь извиниться, сказать, что проблемы с сыном и пора идти, ведь надо выяснить, что там да как; но сын Ирьи стал тащить ее за руку, и теперь уже оба подростка смотрели на меня во все глаза, словно на какое-то чудо, и, прилипшая к можжевельнику, я, похоже, именно чудом и была; Рейно тоже смотрел, как смотрят я даже не знаю на что, на дохлую свинью или тухлую курицу. Хотелось зарыться поглубже в проклятый куст, но вряд ли это помогло бы, все и так ужасно запуталось, люди столпились вокруг черной массой, а я все пыталась прокричать что-то невразумительное Ирье, которую муж с детьми тащили в сторону; а потом я услышала злобные выкрики, что-то вроде «черт побери», даже не знаю, как это можно было расценить, разве допустимо на похоронах так выражаться, в то же время я заметила, что не одна я так считаю, а практически все вокруг: сразу стало очень тихо, прекратился едва слышный шелест одежды, люди словно замерли, а через минуту начал подниматься ропот, я и сама чуть было не присоединилась к шипящим голосам, но потом задумалась, кто же это, черт побери, так ругается, и еще крепче ухватилась за бугристый ствол можжевельника, словно лишь он один мог спасти меня в этой ситуации.

А потом вдруг началось, из-за куста невозможно было разобрать, кто говорит, но что именно говорят, было понятно. Кто это, Что значит кто, Кто это ругается, Господи Боже, Никакого уважения, Я не об этом что эта старуха тут делает, Перестаньте вы же на похоронах, Кого вы имеете в виду, Да вон ту тетку, Какую еще тетку, Вон ту, Там, Это просто дерево, Да нет же она за ним прячется, Кто, Ну та бабка, Какая бабка, Та что бегает за деньгами нашего старика, Ох-ох дочка что за глупости ты говоришь, Да нет же правда правда сказала что типа проводит какой-то там опрос, Кто, Да вон та бабка, Какой опрос, Я не знаю но документов у нее не было и я позвонила в полицию и сейчас тоже позвоню, Я по-прежнему никого там не вижу, Мам пойдем мне уже холодно, Да вон же она прячется об этом еще в газете писали, О чем, О лжеисследовательнице, Ах об исследовательнице, Ну да, Прости я что-то не то услышала, Что, Не важно, Так это та о которой писали в газетах, Господи давайте достойно закончим прощание, Да это она, Мам пойдем же, Ирма нам надо идти ты пойдешь с нами, Вон она где теперь и я вижу, Она и у нас тоже была, Ну что я говорила, Что она говорила, Что она и у нас тоже была, Так что она спрашивала-то, Где, Ну у вас, Ну что-то там спрашивала, Ну что-то там такое, Что-то про экономику, Может мы уже пойдем, Да подожди же ты об этом писали в газете ее полиция разыскивает, У нас она тоже была но полиция-то тут при чем, Кто там, Да тут одна, Нельзя ли более уважительно относиться к людям, Я ничего не вижу только дерево, Черт побери я звоню в полицию, Неужели обязательно ругаться, Обязательно какой там номер, Какой номер, Полиции идиот, Как вы можете так разговаривать со своим отцом, Да оставьте вы в покое ваш телефон, Почему это, Я полицейский.

Последние слова произнес сине-красный от слез бочкообразный мужчина, который вел под руку Арью, ставшую почти прозрачной от горя, и мальчишку-подростка, и выглядел он так, словно меньше всего на свете хотел бы в тот момент быть полицейским, точнее, меньше всего он хотел бы, конечно, быть отцом, который только что похоронил сына, но, вероятно, даже в скорби он полагал необходимым исполнять свой профессиональный долг, или, я не знаю, возможно, полицейский обязан быть полицейским независимо от того, где он и как себя чувствует, такие они, по крайней мере, в телевизоре, и я видела сквозь мохнатые лапы можжевельника, как он отвел в сторону семью и вдруг стал расти на глазах, превращаясь во что-то страшное и внушительное, и все люди вокруг него, включая Ирью, отошли на несколько шагов, словно намечалась драка.