С неба женщина упала - [4]

* * *

— Назвать меня корыстной сукой! А кто же тогда она? Ну, конечно, не то чтобы я совсем не была сукой, каждая женщина может оказаться в этом положении, но уж чья бы корова мычала... — Я опять вспомнила раскрасневшуюся Светулю, как звала ее матушка, и рассмеялась.

Пассажиры словно по команде повернули ко мне головы, недоумевая, кому это в вагоне так весело. Рассудив, что действительно выгляжу странновато, я вздохнула и стала смотреть в окошко. Но, как известно, в метро пейзаж за

окном большим разнообразием не отличается, поэтому через пару минут я развернулась и стала ненавязчиво разглядывать попутчиков. Народу было не очень много, за время моего ожидания основной поток схлынул. Почти все сиденья напротив были заняты мужчинами весьма разнообразного вида, возраста и национальностей. Объединяло их лишь одно — непреодолимый повальный сон.

* * *

Окончив осмотр пассажиров и не найдя более ничего интересного, я вспомнила об Антоне. Хорош, нечего сказать! Молча удалился с кухни, словно сосед по коммуналке! Я начала злиться, вспоминая поведение своего непутевого мужа. И на черта он мне, спрашивается, сдался? Муж — это кто? Правильно, защитник и добытчик, любящий мужчина. Защитника, как видно, не получается, добытчик тоже, извините! Что же остается? Любящий мужчина? Скоро я буду принимать это не иначе как со смехом. Почему-то вдруг стало так горько и обидно, что я едва сдержала слезы.

«Что за ерунда? — подбодрила я себя. — Чего ты скисла?»

— Станция... — бодрым голосом объявила диктор.

«Плевать, — продолжила я свои размышления. — Пусть я и змея, и эгоистка. Зато вы все тоже узнали, кто вы есть на самом деле».

Я с удовольствием вспомнила вытянутые физиономии моиx дорогих родственников в тот момент, когда покидала пределы любимого семейного очага. Но удовольствие продлилось недолго. Я вдруг почувствовала неприятное чувство то ли страха, то ли беспокойства.

«Что это со мной?» — повернувшись лицом к стеклянной двери, я посмотрела на свое отражение.

Вроде все на месте и неплохо выглядит. Тут я всей кожей ощутила на себе чей-то взгляд. Не тот оценивающий или любопытный, которым каждый вольно или невольно оглядывает стоящих рядом людей, а нечто совершенно необычное. Мне показалось, что он почти что осязаем.

«Стоп, — сказала я себе — стоп! Без паники!»

Знай я в тот момент, что такое настоящая паника, то, конечно, стремглав выбежала бы вон из этого вагона.

Я стала осторожно оглядываться вокруг, пытаясь определить: кто же так напряженно наблюдает за моей скромной персоной? Ho мои попытки успехом не увенчались. Никто не пытался встретиться со мной глазами, никто не отворачивался слишком поспешно. Лица были спокойны и равнодушны.

— Осторожно, двери закрываются! Следующая... — все так же энергично возвестило радио.

«Моя! Слава богу, конец этому безобразию!» — обрадовалась я и, как выяснилось, напрасно.

Решительно пробираясь к выходу, я почти уже достигла цели, когда моя впечатлительная и отзывчивая душа столкнулась с проблемой, не решить которую я не могла. Рядом с дверью, держась одной рукой за поручень, а другой за живот, стояла беременная женщина. Лоб ее покрыла испарина, она явно чувствовала себя плохо, но никто не уступал ей места в надежде, что это сделает кто-то другой.

— Вы будете сейчас выходить? — спросила я, тронув ее за локоть.

Она не ответила, только отрицательно покачала головой. Этого для меня было вполне достаточно, чтобы обнаружить черту характера, которую я называю состраданием. Набрав в легкие достаточно воздуха, в относительной тишине вагона я громко задала вопрос:

— Да что же это делается?

Стоящие рядом пассажиры с готовностью развернулись ко мне, желая узнать, что я имела в виду. Убедившись, что завладела вниманием аудитории, я повернулась к сплоченным рядам сидевших мужчин.

— Ну что, не спящих совсем нет?

Но народ попался тертый. Быстро сообразив, о чем идет речь, некоторые джентльмены захрапели так виртуозно, что более впечатлительная натура, чем я, могла бы подумать, что они и правда спят. Однако некоторые среагировали более человечно, освобождая место несчастной женщине, а один даже принес извинения от себя лично и от имени всех присутствующих, чем настолько меня растрогал, что я чуть не прозевала свою станцию. Все это меня несколько отвлекло, но, поднимаясь по переходу на пересадку, я ощутила — опять. В горле противно запершило, я закашлялась. Пройдя в конец платформы, огляделась.

«Показалось, все нервы мне истрепали, вот и дергаюсь».

Через мгновение в тоннеле сверкнули фары поезда, мелькнуло сосредоточенное лицо машиниста, я еще раз огляделась и вошла в вагон. Народу в нем было достаточно. Вагоны на этой ветке старые и душные, поэтому я постаралась сразу пробраться поближе к открытому окну. Уцепившись за поручень, я устроилась поудобней, вздохнула и тут услышала лихое:

— Эй!

Это было странное, тревожное обращение, сулившее мне только одни неприятности.

— Только, пожалуйста, не поворачивайся и не пугайся, ладно? — Голос звучал глухо. — Я ничего плохого не сделаю, не думай. Но... ты должна мне помочь...

Ни больше ни меньше! По большому счету, я даже не удивилась. Я должна! Да я всю жизнь всем должна!