С Красным Крестом - [41]

Большая, массивная, приземистая, но довольно быстрая на ходу, шхуна шла по синим неспокойным волнам Таджурского залива. Она вышла из возникшего недавно маленького французского владения Джибути, белые, кокетливые домики которого отчетливо выделялись на полосе сероватого прибрежного песка.

Экипаж шхуны, направлявшейся, по-видимому, в Обок, состоял человек из десяти матросов арабского типа — худых, проворных, молчаливых.

Оставалось около часа до восхода солнца. Вдали голубоватый горизонт с легким опаловым отливом начинал алеть. Погода была чудная, несколько свежая, благодаря легкому ветерку, поднявшемуся на рассвете, надувавшему паруса и заставлявшему весело скрипеть снасти.

Такое живительное утро редкость в этих местах, вечно палимых безжалостным солнцем.

Грациозно вытянувшись в кресле-качалке, молодая женщина полными легкими вдыхала воздух, наслаждаясь им, убаюкиваемая мерным покачиванием шхуны.

Судно мало-помалу выбралось в открытое море, а пассажирка, казалось, не замечала, как летели часы и как взошло солнце, теперь огненным шаром поднявшееся над гребнями волн.

Прошли уже полдороги от Таджура до Обока. Хозяин шхуны отдал приказ на своем гортанном наречии, и матросы намеревались передвинуть паруса, чтобы взять направление несколько вкось. Свисток и команда, казалось, пробудили от дремоты пассажирку. Медленно, несколько усталым голосом она позвала:

— Барка!

Высокий кабил, сидевший на свертке каната, поднялся, как фигурка из ящика с сюрпризом, и крикнул:

— Здесь!

Молодая женщина продолжала:

— Спроси у хозяина, через сколько времени он рассчитывает прийти в Обок?

Барка перевел на арабский язык вопрос и отвечал по-французски:

— Через полтора часа, сида.

— Уже! Опять мы очутимся в этой страшной жаре, опять увидим эти спаленные солнцем дома, этих выбивающихся из сил животных… Неутешительно!.. А скажи мне, Барка, у нас есть с собой запасы?

— Да, сида… на несколько дней.

— Отлично. Так вот, если хозяин согласится провести в море весь этот день и всю ночь, а высадится в Обоке только завтра утром…

— За деньги он на все согласится и все сделает.

— Хорошо. Сторгуйся, дай ему, что он запросит…

— Хорошо, сида.

Барка немедленно передал все и вернулся к Фрикетте.

— Ну что?

— Он просит пятьдесят талари. Я ему сказал, что он собачий сын и хочет ограбить важную тебию… В конце концов он согласился на двадцать пять талари.

— Очень хорошо, мой друг; благодарю тебя.

Кабил вернулся на свой канат, а молодая девушка с наслаждением вытянулась в своем кресле и проговорила:

— Стало быть, мне еще целые сутки можно будет дышать этой чудной атмосферой, оживляющей мне кровь, укрепляющей мои силы лучше всех лекарств в мире и возбуждающей во мне счастье жизни. Действительно, нет лечения благотворнее, чем лечение воздухом.

Шхуна повернула в открытое море, оставив Обок влево, будто направляясь к Адену.

Берега совершенно скрылись из виду, и хорошенькая пассажирка, как ребенок, вырвавшийся из душного класса, наслаждалась своей невинной проделкой.

Вдали, вероятно, была гроза, так как ветерок, вместо того чтобы улечься, становился все сильнее и начинал свистеть в снастях. Шхуна неслась прямо в открытое море!

День прошел без всяких приключений, но около четырех часов на горизонте показалась полоса густого черного дыма, указывавшего на приближение парохода. В этом не было ничего особенного, так как в этих местах постоянно проходят пароходы со всех сторон океана, направляясь к узкому Баб-Эль-Мандебскому проливу. Поэтому на появившийся вдали дым никто со шхуны не обратил особого внимания.

Однако через полчаса маневры парохода показались странными хозяину шхуны. Вместо того чтобы прямо держать путь на пролив, пароход изменил курс и пошел навстречу шхуне.

Матросы переглянулись, и хозяин после минутного колебания отдал приказ поворачивать назад, будто желая вернуться во французские воды. Этот маневр погубил его.

Пароход стал приближаться с неимоверной быстротой, шхуна же не могла прибавить ходу.

— Зачем это бегство? — спрашивала себя молодая девушка. — Не всем ли одинаково принадлежит море, и разве я не имела права по своему желанию превратить арабское каботажное судно в яхту для прогулки?

Ответ на это, и притом в самой грубой форме, последовал с парохода. Показался белый дымок, застилая собою один из бортов парохода, и через некоторое время по волнам гулко прокатился звук пушечного выстрела.

Хозяин, шедший без флага, понял сигнал и поднял французский флаг, но не остановился.

Через пять минут с парохода вторично показался дымок; на этот раз послышался резкий свист гранаты.

Хозяин шхуны велел лечь в дрейф и поспешно отдал несколько приказаний.

Матросы бросились в трюм и вернулись с несколькими длинными ящиками, которые поспешно побросали в море, стараясь скрыться за большим парусом. Напрасный труд! Спуск ящиков еще не был окончен, как крейсер очутился на расстоянии пяти или шести узлов.

Флаг указывал на итальянское военное судно. С борта его спустился бот с пятнадцатью вооруженными матросами, кроме гребцов, под командой офицера. Матросы бросились на экипаж шхуны, который в испуге даже не пытался защищаться. Несчастные послушно протянули руки итальянцам, которые связали их.