С киноаппаратом в бою - [23]

Мы пошли к машине. На сердце было тяжело. Совсем недавно аэродром был жив. По краям летного поля возвышались каменные горки — капониры, под ними в широких траншеях стояли истребители, бомбардировщики.

Я вспомнил, как снимал эскадрилью майора Радуса. Теперь большинство капониров пустовало, некоторые стояли разрушенные. На поле чернели многочисленные воронки…

— Может, дождемся массированного налета? Осталось только пять минут! Попробуем, а? Петро, ищи место для «козла». Петро, скорей! — подтолкнул я его к машине.

Мы нашли недалеко от дороги каменистую ложбинку с кустами и воткнули туда машину.

— Теперь все следите за небом! — глядя на часы, командовал Левинсон.

— Летят! Вон! Со стороны Качи. Какая точность, а? — Я поднял «аймо» на плечо. К аэродрому приближались одна за другой эскадрильи.

— Черно даже. Как воронье! — зло цедил Левинсон. — Снимай же! Снимай!

— Подожди! Еще, еще, еще немного. Ближе, ближе. Еще чуть-чуть…

И через несколько секунд завыло, засвистело небо.

Аэродром молчал. Жутко было смотреть на эту сцену. Все покрылось дымом, пылью…

Когда наступила тишина, мы сели в машину, но с места не трогались — ждали. В этот момент майор Дзюба с группой летчиков спокойно вышел проверять свое поврежденное хозяйство.

— Слава богу, живы!

— Прощай, майор! Прощай, дорогой Дзюба! — Петро рванул «козла», и он запрыгал, заторопился по разбитому ракушечнику навстречу запыленным развалинам Севастополя.

Мы успели проскочить между двумя массированными налетами. Спрятав машину, нырнули в пещеру, но тут же выскочили наружу. Воздух был полон необычными звуками. Немцы бросали с самолетов куски рельсов, пустые бочки от бензина и другие предметы. Шля психологическая атака с воздуха.

Эти звуки приводили в смятение даже сильных духом, нагоняя страх и болезненное чувство обреченности. Трудно было выстоять, но выстояли, прошли и сквозь это.

Фыркая, как лошади на водопое, сыпались на нас с безоблачного неба зажигалки. Я снимал. Матросы быстро гасили их, посыпая сухим песком. Налет прошел. У Павловского мыска, напротив метеовышки, густо окутанной дымовой завесой, отстаивался до темноты эсминец «Свободный».

Я смотрел на руины Корабельной, на разбитое здание, с проваленной крыши которого днем и ночью объявлял тревогу и отбой какой-то смельчак.

— Ты чего отстал?

Левинсон увел меня в подземелье. Широкий ход в скале вел вдаль, влево и вправо расходились короткие ветви. По сторонам стояли двухэтажные койки, на них спали офицеры и матросы, а в глубине располагалось командование.

Недолго мы наслаждались тишиной и покоем подземелья. Пришел оперативный вахтенный.

— Где операторы? Вы катер заказывали? Идите, он ждет вас при выходе, налево у пирса! Торопитесь, пока отбой!..

Мы вышли на пирс. Нестерпимо ярко сияло солнце. Катер ждал нас. Когда, набирая ход, он вырулил на середину Южной бухты, раздался сигнал воздушной тревоги.

Выскочив на полном ходу из-за водной станции, мы увидели пылающий корабль. Я начал снимать. Вся палуба танкера была в огне. Сбившаяся в кучку команда поливала пламя из огнетушителей. Занятие это, несмотря на трагическую ситуацию, выглядело смешно, несерьезно… Всем, кроме команды, было ясно, что судьба корабля предрешена. Нужно немедля покидать его.

С правого берега подошел вплотную пожарный буксир. Все шланги работали в полную силу, и под их водяным зонтом удалось вовремя снять всех уцелевших и раненых.

С трех сторон на равной высоте шли бомбардировщики. Сначала нам казалось, что они выходят на Графскую пристань, но когда я увидел открыто стоящий эсминец «Свободный», меня затрясло мелкой дрожью. Дымзавеса, потеряв ветер, поднималась столбом в синее небо. Мы уже до деталей знали все, что должно сейчас произойти. Наш катер двинулся вперед, к «Свободному». Я видел, как десятки «юнкерсов» пикировали на беззащитный корабль. Его палубы ощетинились густым зенитным огнем. Затем все исчезло за огромным фонтаном. Страшный гул разрывов смешался с зенитными залпами. На нас обрушилась упругая взрывная волна. Я тут же оглох от звенящих ударов. Набежала волна и чуть не опрокинула катер.

Первый налет прошел. Перезаряжая «аймо», я совсем не чувствовал контуженой ноги. На несколько секунд открылся корабль. Его зенитки резко и звонко дробили воздух. В визире «аймо» я видел, как стреляли крупнокалиберные пулеметы. Из стволов выбивалось колючее пламя, но зенитки глушили звук выстрелов.

Вдруг море, опять вставшее вертикально, спрятало все вокруг. Мне даже показалось, что вода захлестнула часть зенитной канонады.

— Мерзавцы! Попали! Попали! — хрипло кричал Левинсон.

Бомбы угодили в эсминец, в центр, в середину корабля…

— Тонет! Тонет! — хрипел в ужасе мой друг. — Снимай! Микоша, снимай!

Я уже не слышал, что кричал Левинсон. Я снимал, как тонул «Свободный». Зенитки продолжали бить по врагу, но их было уже мало. Часть расчетов была перебита, раненые, обливаясь кровью, продолжали стрелять, а палуба под ними уходила в море.

— Пора уходить! Все кончено! Теперь за нас, гады, примутся, — хрипел Левинсон.

Наступил вечер. Немного придя в себя, мы поехали ночевать из города в сторону Херсонеса. Пробираться обратно на Минную мы не решились. По пути заехали в разбитую гостиницу.