С киноаппаратом в бою - [10]
Оставшись один среди погибших товарищей, Глазырин продержался до ночи, а ночью, прихватив с собой ручной пулемет, прополз на командный пункт части. Дзот пал 20 декабря. А теперь его отбили и у Калюжного нашли записку:
«Родина моя! Земля русская!
Я, сын ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне сердце. Бил гадов, пока в груди моей билось сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим.
Моряки-черноморцы! Деритесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал.
Калюжный».
— О це люди!.. — сказал Петро.
Войдя на КП горкома, мы тут же спросили Борисова:
— Про одиннадцатый знаете?
— Знаю. Знал еще и тогда, когда ребята его обороняли.
— А почему вы не сказали нам? — Димка снял очки и стал обиженно протирать их.
— Ладно, ладно! Вас ведь всего раз, два — и обчелся… Да и пленка все равно бы пропала.
— Нет, вы все-таки скажите, — Димка надел очки, — почему мы с такими ребятами не отгоним фрицев к чертовой матери от Севастополя? Чего они, гады, тут под носом торчат?.. Во что город превратили. Ведь сердце кровью обливается!
Моего друга явно прорвало. Борис Алексеевич молча слушал:
— Ведь нам так немного надо! — Димка весь пошел красными пятнами. — Еще бы пару дивизий!
Борисов молча подошел к карте.
— Вот смотрите…
В комнату кто-то заглянул.
— Мы тебя ждем, Борис Алексеевич.
— Начинайте. Я сейчас подойду… 14 декабря освободили Ясную Поляну, 15-го — Клин и Истру, 16-го — Калязин, — начал он тоном лектора. — Цель нашего контрнаступления под Москвой — это разгром ударных группировок врага, угрожающих столице с севера и юго-запада. Как вы считаете, это важно?
Мы пожали плечами: какой же может быть разговор?
— 8 декабря, — продолжал Борисов, — освобожден Тихвин, и сейчас борьба идет на подступах к Ленинграду. А вы знаете, что сейчас едят ленинградцы?
Тогда мы этого не знали, как и не знали многого другого.
— Так вот, они едят суп из приводных ремней и прокладок… Как вы думаете, сколько может держаться город в таком положении?
Мы молчали.
— И вообще подумайте, что на данном этапе важнее. А то рассуждаете, как мальчишки! А теперь слушайте: у нас сейчас на горкоме будет стоять вопрос о новогодних елках…
Мы недоуменно переглянулись.
— Это очень важно, — как бы не замечая нашего недоумения, спокойно продолжал Борисов. — И нужно это не только детям, но и взрослым. К сожалению, это не наша мысль, а постановление ВЦСПС о подготовке к Новому году…
Мы молчали, отказываясь что-либо понимать.
— Праздничная елка — это вера в жизнь, в будущее… Ну, на этот раз понятно? Вот мы и хотели, чтобы вы все это сняли…
Мы уходили от Борисова подавленные. У нас не было достаточно света, и все, что происходило ночью или в помещении, для нас пропадало…
А на этот раз пропало много. Елки, вернее, сосны — елок не было — в ночной вылазке под самым носом врага доставили матросы Гарпищенко. И здесь не обошлось без приключений: смельчаки, охотники за елками, «сняли» восемь автоматчиков, да еще и языка привели. Если бы это было днем, какой бы у нас был материал. Если бы все это можно было снять! А встреча Нового года?.. Взрослые в своем восторге не уступали детям, а о ребятишках и говорить нечего…
Старый год уходил, и к концу его все атаки немцев на Севастополь были отбиты.
У врага отбили Керчь и Феодосию.
Шел новый, 1942 год…
8. Итальянское кладбище
— Сводка все та же, — вернувшись из штаба, сказал Левинсон. — Завтра на рассвете надо пробраться к полковнику Жидилову. Под Итальянским кладбищем на Федюкиных высотах его КП. Где Петро?
Дорога на Ялту под Сапун-горой простреливалась. Немцы по ночам били вслепую, стараясь блокировать подвоз боеприпасов в расположение седьмой бригады. Днем этот участок дороги поливали прицельным огнем. Нам рекомендовали пробираться туда до рассвета.
За час до рассвета мы были уже на Сапун-горе.
Каким чудом Петро угадывал дорогу, понять было невозможно.
Внизу в черном провале изредка сверкали взрывы снарядов, тишину разрывал сухой и резкий треск. Периодические вспышки орудийного огня и мертвый дрожащий свет немецких ракет освещали нам короткие отрезки пути. Петро на второй скорости скатывал нас с Сапун-горы.
— Смотрите в оба! Только не прозевайте съезда с шоссе влево. А то прямиком к немцам попадем, — беспокоился Левинсон.
Петро остановил «газик», выключил мотор и прислушался. Вдали натруженно работал мотор перегруженного грузовика.
— Треба трошки помацать дорогу, — сказал Петро и, сойдя с машины, ушел вперед. Его тяжелые шаги простучали по асфальту и замерли в темноте.
— Поколупали сашейку, гады, — раздался из темноты его голос.
Петро вернулся, осторожно повел машину дальше и вскоре свернул на грунтовую неровную дорогу. Сверкнул и грохнул взрыв, за ним, еще ближе, другой. Фыркнули осколки, крепко ударяясь о землю.
— Днем хоть видно, как накроет, а тут ахнет — и все с этим вопросом, — тихо сказал Левинсон.
На востоке проступил легкий, еле заметный силуэт горы.
— Итальянское кладбище. Начинает светать. Успеть бы!
Рассвет застал нас на подъеме в гору.
— Стой, кто идет! — негромко крикнул выросший как из-под земли матрос с автоматом на изготовку.
