С индейцами в Скалистых горах - [5]

Я громко звал на помощь Батиста, направляя лошадь прямо в кусты. Оглянувшись, я увидел, что толпа индейцев, выйдя из леса, окаймляющего речонку, бежит ко мне. Впереди показался дымок, вырвашийся из ружья Батиста; раздался выстрел, и стадо бизонов помчалось на запад, к холмам.

Я надеялся догнать охотника и ускакать с ним вдвоем на старой лошади от пеших индейцев. Но через минуту надежда эта рухнула. Стадо бизонов вдруг круто повернуло назад к реке; его спугнул второй отряд индейцев, расположившийся у подножья холмов. Завидев нас, они перешли в наступление, и я услышал их боевой клич. Они преграждали нам путь на юг, а путь на север был отрезан рекой Миссури.

Я понукал старую лошадь, твердо решив догнать Батиста и умереть подле него; но индейцы, спустившиеся с холмов, уже настигали охотника. Я видел, как он поднял ружье и выстрелил, потом повернулся и, пробежал несколько шагов, прыгнул с обрыва в реку. Но у края обрыва он остановился и поднял руку, приказывая мне повернуть назад.

Повернуть назад! Я привык его слушаться и тотчас же остановил лошадь. Но, оглянувшись, я увидел, что шагов триста — не больше — отделяют меня от индейцев. В отчаянии я воскликнул:

— Что мне делать? О, что мне делать? Куда бежать?

2. ВСТРЕЧА С КУТЕНАИ

Не знаю, зачем я кричал. Никто не мог мне ответить, дать совет, прийти на помощь. Часто я замечал, что в минуту опасности человек вслух разговаривает сам с собой. Почему Батист приказал мне повернуть назад, хотя сзади наступают индейцы? Должно быть, я не понял его знака. Ясно, что спастись я мог, лишь последовав его примеру и прыгнув в реку.

Колотя лошадь пятками и ружьем, я погнал ее к реке, но не к тому крутому обрыву, с которого прыгнул Батист, а наискось, к мысу, врезавшемуся в Миссури неподалеку от устья Ракушки. На берегу я остановил лошадь и посмотрел вниз; у самой воды росли ивы, почва была болотистая; я понял, что увязну здесь вместе с лошадью.

Я оглянулся. Индейцы, спустившиеся с холмов, приостановились, но отряд, надвигавшийся со стороны реки Ракушки, бежал прямо на меня. Теперь между двумя отрядами образовался широкий прорыв. Круто повернув лошадь, я поскакал прочь от реки, на юг, к прорыву. Оба отряда тотчас же угадали мое намерение и попытались сомкнуть ряды. Безжалостно колотил я лошадь; она словно понимала, чего я от нее жду, и скакала во весь опор. Расстояние между двумя отрядами было шагов триста, а меня отделяли от прорыва четыреста шагов, но лошадь моя бежала гораздо быстрее, чем враги.

Громкими криками индейцы подбодряли друг друга. Я видел их раскрашенные лица, их блестящие глаза.

Расстояние между отрядами уменьшалось. Индейцы открыли по мне стрельбу, но я даже не пытался стрелять. Ненависти к врагам я не чувствовал, мне было страшно.

Я понимал, что им меня не догнать. Низко пригнулся я к шее лошади, чтобы не служить мишенью. С обеих сторон гремели выстрелы, жужжали стрелы. Одна стрела ударилась в мое ружье, отскочила от него и оцарапала мне руку. И в эту минуту я проскочил между двумя отрядами.

Долго еще я понукал лошадь, пока не сообразил, что опасность миновала, Тогда я повернул к речонке Ракукше, переправился через нее и поскакал по берегу Миссури навстречу габаре.

Завидев меня, кордельеры догадались, что дело неладно, и остановились. Суденышко пристало к берегу, и я верхом въехал прямо на палубу. Я был так испуган, что едва мог говорить. Выслушав мой бессвязный рассказ, дядя приказал всем кордельерам подняться на борт; через несколько минут мы пересекли реку, и кордельеры, высадившись на противоположный берег, снова взялись за бечеву.

Румвой, старый, испытанный работник, шел впереди разведчиком, а дядя Уэсли занял его место у руля. Наново зарядили пушку, и подле нее поставили одного из гребцов. Я с тревогой думал о Батисте. Дядя меня успокаивал, но я был уверен, что больше мы его не увидим.

Часа через два мы подплыли к острову, лежавшему против устья Ракушки, и вдруг — о чудо — из кустов, окаймлявших остров, вышел Батист; знаками он просил взять его на борт. Дядя послал за ним ялик. Поднявшись на палубу, он бросился ко мне, обнял меня и, похлопав по спине, воскликнул:

— Храбрый мальчуган! Ну что? Цел и невредим? Отделался царапиной на руке? Пустяки! Расскажи-ка мне, как тебе удалось спастись.

Но в эту минуту к охотнику подошел дядя Уэсли, и мне пришлось отложить рассказ о моих приключениях. Позднее я узнал от Батиста, что на нас напали индейцы племени кри, двигавшиеся, по-видимому, на юг, чтобы напасть на индейцев кроу и отнять у них лошадей.

Мы миновали остров. Батист показал мне высокий утес, с которого он прыгнул в реку. Вдруг из кустов у края пропасти выбежали индейцы и стали в нас стрелять. Но мы находились на расстоянии трехсот-четырехсот шагов от утеса, и пули не попадали в цель.

Дядя Уэсли бросился к пушке, повернул ее дулом к берегу и выстрелил. Немало картечи упало в воду или взрыло крутой склон оврага, но все же часть ее попала в самую гущу неприятельского отряда. Индейцы ударились в бегство, и больше мы их не видели.

Выше устья реки Иеллоустон начинались так называемые «бесплодные земли». С каждым пройденным нами километром берега становились величественнее и живописнее. На меня такое сильное впечатление производили грандиозные утесы, что я был буквально подавлен и не мог оторвать глаз от берегов. За каждым поворотом реки появлялись белые и серые замки, поднимавшиеся высоко над потолком, чудовищные купола и башни, созданные самой природой из выветрившегося песчаника. Казалось, мы плывем мимо средневековых городов; вот-вот — ждал я — из дверей башен и замков выйдут мужчины и женщины в средневековых костюмах.