С глазу на глаз - [23]

Марья хотела вслед за ним, да не успела: новообращенная сестра Евдокия выпрыгнула вслед за Федором.

На бегу тускло поблескивал серебряный крест, съехавший на спину. На крест и ориентировалась Дуня, шлепая по раскисшему чернозему. Старец на бегу шепнул:

- Ты, Машка, не отставай, держись за мной. Кажись, убегли? Ты чего молчишь, кобыла?

- Я рядышком, не отстану.

- Свят, свят! Кто ты? - спросил перепуганный старец.

- Не пужайтесь, это я, сестра Евдокия.

- Х-м, оплошал я, - отлегло от сердца наставника. - А где дева Мария?

- Разве в такой темноте да панике разберешься?

А вы, батюшка, не бойтесь, я вас провожу.

Молча добрались до какой-то избенки.

- Ты, сестра, ступай на ночлег к Фекле, а я тут помолюсь в тишине.

Дуня спряталась за плетнем и, вглядевшись в темноту, увидела, как отец Федор открыл люк в задней стенке избы и нырнул в него. Вскоре туда же пришлепала дева Мария.

Дуня напряженно осмотрелась вокруг, запоминая избу, в которой скрылись Федор и Марья. Незнакомому человеку в Куйме нелегко найти нужный дом даже в дневное время. Большое село строилось как попало.

Улочки и переулки кривые, перепутанные, словно клубок ниток, побывавший в лапах игривого котенка.

Тревога оказалась ложной, а виной тому был Софрон. Когда Фекла ушла с Дуней на молебствие, а Маня уснула, Софрон вылез из подполья и стал искать самогонку. Жбан был пуст. Вспомнил, что сам же его осушил. Ну как стерпеть, коли хочется опохмелиться? Он пошагал по знакомой тропке к "истинно православной" самогонщице. Домой возвращался окраиной села и оказался вблизи молельной. Патрульные - двое подростков - промокли под дождем, дрожали от холода и страха: им все чудилась милиция. Шаги пьяного Софрона испугали их, и они подняли крик.

Когда Дуня пришла на ночлег, Фекла на чем свет стоит ругала Софрона:

- Ты, пьяница, бродишь по улице, а там облава.

Поймают-и к стенке. Изверг! Пошел в подпол!

Утром ни свет ни заря в избе у Феклы появилась Елизавета, и прямо к Дуне за перегородку.

- Уж я так волновалась, так расстроилась! Напугали-то нас как! Не дали провести до конца молебствие. Как ты скрылась?

- А разве захватили кого?

- Слава богу, все целы. А случилась напрасная тревога - парнишки напугались и нас напугали. Ну уж лучше пустая тревога. Известно, пуганая ворона и куста боится.

- Матушка, а о какой весточке ты вчера говорила в проповеди? - И спохватилась; "Опять поторопилась.

Не хватало того, чтобы сейчас отшили меня, когда я уже к самому логову подобралась". И зачастила: - Ведь я к чему спрашиваю? А к тому, что мне тоже надо подготовиться. В доме у меня двое от властей прячутся, а ежели долго не придет освобождение, так их и поймать могут. А ежели скоро, так я уж сумею продержаться, вывернусь как-никак.

У старицы забота-усыпить подозрительность любознательной новообращенной сестры. Вадим не дурак, видно, знает, когда свои придут. А что, если его схватят до прихода? Тогда все полетит к черту? А счастье-то рядом. В мечтах своих видела себя Елизавета игуменьей большого женского монастыря. В большом храме золоченый иконостас. Храм высокий и гулкий.

Стройный девичий хор на клиросе. Заливается колокольный звон. Свой, зазывной, заливистый: "Приидитеприидите, приидите-приидите" - и ответный басовитый из мужского монастыря: "Приидем-приидем, приидемприидем". А она, окруженная всеобщим поклонением и почитанием, самовластная хозяйка и страдалица...

- Верь моему слову, Евдокия, все будет хорошо, дождешься ты земного счастья. Вон какая ты ладная да красивая, кровь в тебе так и играет. По себе знаю.

Вера наша не перечит желаниям плоти, когда душа предана богу. А уж я тебе так устрою, что век за меня будешь богу молиться. Жениха подберу тебе такого, что и во сне не привиделся. Я заметила, какими очами взирал на тебя наш гость. Женю я его на тебе, и будете вы оба счастливы.

- Ты о ком это, матушка?

- Притворщица, будто не знаешь? Вадимом его величают. Скоро, очень скоро станет он большим человеком, и ты с ним попадешь в самое высокое общество.

При твоей красоте и при твоем уме многого можно достигнуть. А я уж постараюсь. Прикипело мое сердце к тебе не знаю как.

Дуня слушала старицу и удивлялась: как непохожи эти ее речи на те - о бренности земного существования.

- Иди, Дунюшка, домой, наберись терпения и жди. Недолго осталось. Проведай наших затворников, позаботься о них. Завтра к вечеру я буду у тебя. Ты сама пока на глаза не показывайся никому, пусть думают, что у тетушки.

XII

Ночью Афоня пошел во двор, оступился впотьмах и повредил ногу. Ох, и ругал же его Вадим!

- Разгильдяй! Кто дал тебе право портить конечности? Ты должен включиться в активную борьбу. А ты что? Я уже в центр донес, что ты в походе, заверил командование, что задание будет выполнено.

- Это очковтирательство.

- А ты не симулируешь? Я сейчас проверю. Которую ногу подвернул?

- Левую.

- Ложись, сейчас, вправлю, - схватил больного за ногу и дернул на себя.

Афанасий завопил не своим голосом.

Немец выругался и зажал ему рот.

- Молчи, скотина! Услышат - капут нам. - И, помедлив, спросил: - Легче стало?

- Маленько полегчало. Знаешь что? Принеси-ка ты мне палку, опираться буду и разомнусь: со мной это не впервые. Не завтра, так послезавтра включусь в дело. Ты за меня не волнуйся, я свое задание выполню в срок, а может, и раньше.