С днем рождения, Мэри Поппинс - [2]

Мэри Поппинс, уткнувшись в вязанье, размеренно позвякивала спицами.

Сторож растерянно помолчал и попытался ещё раз.

— Я вижу, вы не расстаётесь со своим попугаем, — сказал он, кивая вверх.

— Вы имеете в виду мой зонтик с ручкой в виде головы попугая? — надменно уточнила она.

— Неужели вы думаете, что будет дождь? При такой-то жаре! — нервно хихикнул сторож.

— Я не думаю, я знаю, — заявила Мэри Поппинс. — Будь я парковым сторожем, — добавила она, — не стала бы тратить время на пустую болтовню, как некоторые! Вон там апельсиновая корка. Почему бы вам её не подобрать? — Она ткнула остриём спицы в ту сторону и не опускала её до тех пор, пока сторож не поднял корку и не отправил её в урну.

«Будь она и впрямь на моём месте, — размышлял сторож, обмахивая фуражкой пылавшее от жары лицо, — от парка осталась бы чистенько выметенная пустыня!»

— А не будь я сторожем, — проговорил он вслух, — давно бы уже открыл Северный полюс и посиживал с полярными медведями на льдине. Там хоть не так жарко.

Он глубоко вздохнул, опёрся на палку и умолк, разморённый жарой и охваченный полудрёмой.

— Хм! — громко хмыкнула Мэри Поппинс.

Голубь в ветвях дерева над её головой, всфтнутый этим восклицанием, шумно захлопал крыльями. В воздухе закружилось, медленно снижаясь, лёгкое пёрышко. Джейн протянула руку и поймала его.

— Какое оно щекотное! — поёжилась она. Потом повязала на лоб ленту и воткнула сбоку перо. — Я дочь индейского вождя Минне-ха-ха, что означает «Смеющаяся Вода, Струящаяся По Камням»!

— Ой-ой, не выдумывай, пожалуйста, — поморщился Майкл. — Джейн Кэролайн Бэнкс — вот ты кто!

— Это только снаружи, — настаивала Джейн. — А внутри я совсем другая.

— Съела бы за завтраком побольше булочек, вот и было бы у тебя внутри совсем по-другому! И потом, наш папа никакой не вождь. Значит, и ты не дочь индейского вождя Минне-ха-ха!

Майкла так и тянуло с кем-нибудь поспорить.

Но вдруг он и сам встрепенулся, встал на четвереньки и замер, устремив взгляд в заросли травы.

— Он близко! — дико вскрикнул Майкл, рухнул на живот и пополз, неуклюже дрыгая ногами.

— Вот уж спасибо, Майкл! Ловко ты меня лягнул! — сердито фыркнула Мэри Поппинс. — Кто ты сейчас? Цирковая лошадь?

— Не лошадь, Мэри Поппинс! Я следопыт, иду по следу в джунглях!

— Хе, джунгли! — усмехнулся сторож. — По мне бы, оказаться сейчас в снегах, на Северном полюсе.

— Если ты не перестанешь елозить животом по земле, Майкл, то след приведёт тебя прямиком в постель. Надо же, заполучить сразу двух глупых детей! И одного взрослого под стать им! — кивнула она на сторожа. — Всё время пытаетесь быть не теми, кто вы есть на самом деле! Один покоритель Севера, другой следопыт, третья Мини… ха-ха-ха — или как там тебя? Вы напоминаете мне ту самую Пастушку с её гусями и Свинопаса.

— Но это не гуси и не свиньи какие-нибудь! — обиделся Майкл. — Я охочусь на льва! Снаружи он, может быть, и муравей, а внутри настоящий лев!.. Ага! Я поймал этого пожирателя людей!

Майкл перевернулся и торжествующе поднял вверх нечто крохотное, зажатое между пальцами.

— Джейн… — начал было он и осёкся.

Джейн усиленно подавала ему знаки, указывая на Мэри Поппинс.

С Мэри Поппинс и впрямь происходило что-то странное. Вязание упало на плед, руки её лежали на коленях, а глаза были устремлены куда-то в неведомую даль — дальше парка, дальше Вишнёвого переулка и ещё дальше — может быть, за горизонт.

Осторожно, чтобы не побеспокоить её, дети подползли поближе. Парковый сторож плюхнулся на плед и, не мигая, уставился на застывшую Мэри Поппинс.

— Мэри Поппинс! — деликатно подёргала её за рукав Джейн. — Расскажите нам о той самой Пастушке.

Майкл доверчиво прижался к ней, чувствуя прохладу льняной юбки, и приготовился слушать. Мэри Поппинс мельком взглянула на детей и снова устремила свой взгляд в далёкую даль. Густая тень от шляпки падала ей на лицо, и не разобрать было, улыбнулась она или недовольно поморщилась.

— Да-а, день за днём… — раздумчиво начала Мэри Поппинс, и в непривычно мягком, тёплом голосе её не было ни одной стальной нотки. — День за днём сидела она на лугу в окружении своих гусей, от нечего делать расплетая и заплетая косу. Иногда она срывала ветку папоротника и обмахивалась им, как веером, воображая себя женой Лорд-канцлера, а то и вовсе принцессой.

Она сплетала из цветов венок, надевала его на голову и любовалась собой, глядя в зеркальную воду ручья. «Ах, — радовалась Пастушка, — глазки мои синие-пресиние — куда там луговым колокольчикам! А щёчки розовые, словно пёрышки малиновки! А уж ротик и носик — их и сравнить не с чем, такие они красивые!»

— Она прямо как вы, Мэри Поппинс! — воскликнул Майкл, опрометчиво оборвав её на полуслове. — Любуется собой…

Мечтательный взгляд Мэри Поппинс отвердел, и она свирепо посмотрела на наглеца.

— Я хотел сказать, Мэри Поппинс… — испуганно запнулся Майкл. — То есть я имел в виду, — заюлил он, — что ваши щёки розовые, как леденцы, а глаза… так и вовсе синее всяких там колокольчиков!

Взгляд её смягчился, на губах промелькнула довольная улыбка. Майкл облегчённо вздохнул, а Мэри Поппинс продолжала:

— Каждый раз, глядя на своё отражение, гусиная Пастушка жалела всех тех, кто был лишён этого прекрасного зрелища. Особенно ей было жаль пригожего Пастуха, который пас свиней по ту сторону ручья.