С дебильным лицом - [42]

Лариска была женщиной умной. Точнее мудрой, ибо мудрость — категория, скорее, нравственная, нежели интеллектуальная. Мы скорее назовем мудрым того, кто научился не осуждать и не обижаться, не раздражаться по пустякам и принимать все — и людей, и события такими, какие они есть, чем того, кто имеет самый высокий коэффициент IO и держит за настольную книжку “Критику чистого разума” Канта. Так вот, Лариска была женщиной мудрой, а потому конечно же знала и понимала, что от нее ожидает Федор, что он ищет в ней и за чем бы пошел добровольно и с радостью хоть на край земли. И, наверное, у нее хватило бы опыта и терпения сыграть эту роль. Но то-то и оно, что это была бы всего лишь роль. Роль, а не выражение ее сути. А Лариске, как всякому человеку, хотелось быть самой собой. А будучи сама собой, она осознанно и неосознанно искала себе мужчину, не о котором будет заботиться она, а который будет заботиться о ней. Это была какая-то глубоко заложенная в ней программа, взломать коды которой, чтобы изменить условия задачи, она не могла.

Это было не первое их расставание. Можно было бы сказать, что расставаться — уже вошло у них в привычку, если, конечно, к этому вообще можно привыкнуть. Лариска знала, что Федор уедет.

По законам развития любой системы количественные изменения в конце концов переходят в качественное — однажды Лариска обнаружила себя живущей в мире, начисто свободном от таких понятий, как “долг”, “должна”. Центр тяжести — конечно, не сам собой, а ценой неимоверных, подчас немыслимых, чудовищных усилий, ежедневной работы над собой — сместился в сторону совершенно других понятий, ключевым словом которых была любовь.

Бывало, вечером на улице завывал ветер или шел дождь, и она усаживалась в кресло с книжкой, в кои веки выкроив свободный вечерок для себя. И тут же кто-то близкий — подруга, друг, возлюбленный или родители — начинал вдруг истошно названивать и требовать внимания. И никогда она не думала в терминах “чувства долга”, а решала лишь для себя: любит ли она позвонившего — запутавшегося в своих бедах, что рискнувшего дернуть за веревочку, связывающую его с кем-то другим, и ждать теперь: оборвется или выдержит — настолько, что готова пожертвовать ради него уютным вечером и идти куда-то сквозь дождь и ветер. И, как правило, она шла.

Задайте любому вопрос: что бы он предпочел — чтобы любимый человек был рядом с ним из-за ощущения долга или влекомый единственно чувством любви? Скорее всего этот ваш любой, пораскинув мозгами, все-таки робко, неуверенно, но склонится ко второму варианту. Ни одни счастливые человеческие отношения — ни дружеские, ни семейные — не были построены на долге. Потому что долг всегда подразумевает приоритет разума, воспитания, вколоченного через пятую точку в детстве, или четкой теории, склепанной и спаянной собственноручно в юности. Ты мне — я тебе, я беру на себя повышенные обязательства быть с тобой, когда ты попросишь о помощи, но и ты будь добр прийти ко мне по первому зову, когда ты мне понадобишься. Ты приходил ко мне три раза, я к тебе — четыре. Значит, один раз уже авансом. Ты заставил меня — надавив на чувство долга — прийти пятый раз, а сам отказался выполнить обязательства — значит, ты меня предал, и нет тебе прощения — ведь кто мне теперь вернет мой аванс?

Лариска же жила в мире, в котором предательства не существовало. Услышав его от Татьяны, она очень удивилась и попросила растолковать его смысл, отчего та не нашлась и процитировала Андрея, сказавшего примерно следующее: “Предательство — это когда боец переходит на сторону противника, сдавая при этом все секреты”. Татьяна как-то прокомментировала эти слова, а Лариска просто задумалась. Ведь таким образом выходило, что в мирное время никакое предательство невозможно, а все недоразумения проистекают единственно от того, что человек, закрепляя за собой право свободы действий, почему-то отказывает в этом всем остальным. Возлюбленный ушел к подруге? Но ведь это его право, решать, с кем ему быть. А кого любить — так это и вовсе божий промысел, пенять на коий есть грех и бессмыслица. Подруга приняла твоего любимого — ну так сердцу не прикажешь, а ее слезные мольбы о прощении есть самое истинное и настоящее раскаяние, что пришлось причинить тебе боль. И ведь скорее всего оба они не хотят вычеркивать тебя из своей жизни, ведь из-за того, что карты перетасовались, менее родной и близкой ты для них не стала.

Или бывает, что лучший друг подсидел на работе, увел из-под самого твоего носа денежную вакансию — стал теперь начальником, а при встречах воротит нос и в курилке разговаривает “на Вы”. Но ведь и в этом случае он имел полное на это

право — выбирая между должностью и хорошими отношениями с тобой, предпочесть должность. И этот выбор останется целиком на его совести, а не на твоей, и беспокоиться тебе не о чем. В таких случаях Лариска обычно прислушивалась к своему сердцу, и все та же любовь обычно перевешивала. “Самый сильный человек может поддаться слабости, искушению, но один маленький проступок не может зачеркнуть все то хорошее, что было между нами, — думала она. — И мне в данной ситуации гораздо легче, ведь я имею полное право чувствовать себя правой, а ему, бедолаге, каждый день, встречая меня, приходится бороться с чувством вины”. И она подходила, и утешала, и помогала, и все заканчивалось тем, что лучший друг достигал небывалых высот на своей должности, его переманивали конкуренты, и он забирал с собой Лариску, и они снова работали рядом и снова были коллеги.