С дебильным лицом - [33]

Но чем определеннее она приходила к выводу, что куда-куда, а в церковь она уж точно не пойдет, тем более навязчивой и раздражающей становилась мысль о Боге. Потихоньку ее начали бесить и без того малочисленные храмы ее города.

Татьяна набрела на огромную вывороченную с корнем сосну и, не задумываясь, шлепнулась на нее передохнуть. Скинула туфли и немного помассировала ноющие, налившиеся свинцом ноги. Сняла с плеча сумку, вытащила бутылочку с минералкой и жадно выпила последние капли. Лес уже больше не казался ей ярким и радостным. Небо заволокли тучи, и кругом заметно потемнело. Слева, справа — со всех сторон среди деревьев что-то недружелюбно хрустело, стучало, завывало. Ежеминутно Татьяна оборачивалась — ей казалось, что сзади к ней кто-то подкрадывается. Стало неуютно и страшно.

Но впереди было Сергеево, а значит — Андрей. Отдыхая и из последних сил отбиваясь от насекомых, она представляла себе, как все будет: приходит она в деревню, спрашивает, где здесь остановились студенты, ей показывают. Она идет на окраину, к озеру и видит яркие палатки и весело потрескивающий ветками костер. Ей почему-то казалось, что Андрей будет сидеть именно у костра. Он увидит ее, поднимется ей навстречу. Она не будет кидаться ему на шею при всех. Подойдет, как ни в чем не бывало, поздоровается. И, пожалуй, больше никаких выражений чувств. Он ведь и так все поймет. И все между ними сразу станет правильно, ясно и солнечно. Потом они будут долго гулять вдоль озера, потом — лягут спать в одной палатке…

Она даже готова была пожить с ним в этом дурацком Сергееве пару деньков. Но потом обязательно увезти его в город, в свою квартиру с горячей водой и ванной, компьютером и телевизором, поджарить ему котлет…

Эти мысли придали ей сил. Было уже почти семь, развилку она прошла, но дороге по-прежнему не было видно конца. Татьяна попыталась надеть туфли, но уставшие, моментально отекшие ноги в них не влезали. Она испугалась не на шутку и судорожно стала пихать ступни в обувку, растягивать, почти разрывая, руками кожу, сами собой по лицу потекли слезы. Но в последний момент, когда она уже была готова разрыдаться всерьез, туфли налезли. Татьяна вскочила и, зло пнув дерево, быстро, насколько позволяли силы, припустила дальше, стараясь удрать с этого места, как будто это сосна была в чем-то виновата.

Мыслей не было.

Она шла механически, как кукла. Шла на одном упрямстве — в голове гудело, перед глазами плыли темные пятна. Ноги болели уже нестерпимо, подошвы жгло. Казалось, она идет так уже не первые сутки — монотонно, однообразно, тупея с каждым шагом… Казалось, что это вообще не она — что может делать она, Татьяна, специалист отдела по работе с депутатами, молодая современная женщина, в каком-то лесу? “Андрей, Андрей…” — стучало в висках, и она повторяла это имя, как молитву. И если бы не это — не жгучее желание видеть его, чувствовать его запах, прикасаться к нему — не мысль из головы, а какая-то сильная потребность тела, всей ее сути, то она давно уже плюнула бы на все и повернула бы назад. Или просто упала бы где-нибудь и, наверное, умерла.

Дорога резко заворачивала вправо — на последнем дыхании Татьяна прошла это заворот… И лес неожиданно расступился, и от открывшейся ей панорамы у Татьяны захватило дух. Она схватилась за первое попавшееся дерево, чтобы не упасть.

Дальше дорога шла через заброшенное поле. И выходила к озеру. И на фоне этого озера между темно-серыми тучами и бурно разросшейся травой на полях стоял храм — небольшое полуразрушенное строение с чудом сохранившимися аккуратными главками.

— Господи! Я хочу, чтобы он был рядом со мной! — в исступлении кричала Татьяна, подойдя по пояс в траве к его стенам — вокруг больше не было ни души: ни деревни, ни разноцветных палаток, ни Андрея.

— Господи! Слышишь ты, там, на небесах, я хочу быть с ним рядом! Разве я много хочу? Разве я хочу денег, власти, безнаказанно убивать и грабить? Я всего лишь хочу любить и быть любимой! Разве это так уж много? Ты же сам замыслил, чтобы на земле были мужчины и женщины, чтобы каждый искал свою половинку — так почему же каждый раз только унижаешь человека, показываешь конфетку и отбираешь, почему ты не хочешь, чтобы человек был счастлив? Почему стоит мне только влюбиться, как ты тут же все отбираешь?! Почему у меня никогда ни с каким мужчиной не получается нормальных отношений, чтобы и я его любила, и он меня?! Я не могу быть одна! Я хочу замуж! Слышишь? Я ХОЧУ ЗАМУЖ! А у меня ничего не получается — только боль, унижения, обиды… Почему ты меня обижаешь, за что? Я такая, какая я есть — неужели же я — самый последний человек на этой земле, неужели же я недостойна счастья? Но я ведь знаю, что я — хорошая. Я — хорошая! Это мир такой! Если ты задумал мир именно таким — несправедливым, жестоким, полным боли, то я не хочу жить в таком мире! Мне ничего от тебя не надо! Иди ты знаешь куда вместе со своими храмами и попами! — этого ей показалось мало, и уже охрипшая, захлебывающаяся слезами и швыркающая носом, она перешла на нецензурную брань.

Татьяна прокляла Бога, и мир, сотворенный им, и любовь. Ей казалось, что после этого небеса должны были разверзнуться и свершиться какая-то страшная кара, но ничего не произошло. Разве что пошел мелкий противный дождик.