С дебильным лицом - [11]

Танечка всегда знала, что однажды он уйдет к другой. К какой-то другой — красивой, сильной, уверенной в себе женщине. “К стерве, — успокаивала она сама себя, — все мужики любят стерв. А таких, как я — милых, добрых, заботливых, — просто используют”. И заранее смотрела на Михайлова с ненавистью. И он ушел. Хотя совсем по другой причине.

Танечка жила с ним как бы авансом, ради “светлого будущего”, видя в нем не того, кто он есть, а того, кем он может стать. И чтобы скорее это великолепное превращение осуществилось, она всячески воспитывала и переделывала его. Каждый день она уговаривала себя, убеждала, что нужно всего лишь немного подождать, немного потерпеть и так тщательно взращиваемые в нем достоинства, наконец, дадут свои плоды, а старательно искореняемые недостатки завянут. И когда вот-вот и уже должна была свершиться эта волшебная перемена, как Михайлов ушел к другой женщине с массой недостатков и полным отсутствием каких-либо достоинств. Но ведь есть достоинства, которые не сразу заметишь, — эта женщина всего лишь приняла Михайлова таким, какой он есть сейчас, на данный момент, а не таким, каким он мог бы стать. По крайней мере, Михайлову так показалось. Ведь все мы в общем-то хотим, чтобы нас любили сейчас и таких, какие мы есть.

“Как же это было давно, давно! — думала Танечка, играя на работе в тетрис. — Как хорошо, что все давно позади, и с Андреем все будет не так, совсем не так”. И она по полной программе предавалась счастливым фантазиям с миллионами алых роз и белыми лимузинами. А днем, когда она в обеденный перерыв радостно выпорхнула из офиса, чтобы купить в магазине пирожков, ее перехватила в полете рука с до боли знакомыми часами на запястье.

— Помнишь, я боялась, что он меня бросит? — тем же вечером Татьяна, прикупив бутылку водки и упаковку сока, примчалась к Лариске. — Я так боялась, что он меня бросит и мне будет больно. Но, когда мы расстались, я поняла, что больно мне было, когда он был рядом. Пять лет мне было больно каждый день — представляешь?

— Пять лет с одним мужиком — не представляю. — Лариска, как всегда, была спокойна и мудра.

— Не смейся, я не об этом. Я услышала его голос, и мне опять стало больно. — Татьяна сидела прямо и крутила поочередно кольца на пальцах. — Я думала, уже все прошло. Оно пройдет когда-нибудь? Сколько можно меня мучить? Я же живой человек! А этой сволочи все мало — встречается еще!

— Что он хотел-то? Зачем остановил?

— Спросить, как дела…

Татьяна терла лицо руками, забыв про макияж, и уже начинала хлюпать носом. Лариска ее жалела.

— И это — пройдет. Пройдет это, Танька. Хрен с ним — с Михайловым. Давай выпьем. У тебя Андрей есть. Хоть бы показала его. А то все говорим, говорим, а я его с трудом представляю.

Татьяна замялась. Она его не то чтобы стыдилась, но никому из знакомых показывать Андрея не спешила. По утрам, когда они выходили из дому и ехали потом вместе на общественном транспорте, она разговаривала с ним подчеркнуто деловым тоном, боясь, что кто-нибудь заподозрит, что у нее такой маленький и непрезентабельный любовник.

Но сейчас встрепенулась:

— Андрею, что ли, позвонить?

— Дурилка, никогда не звони мужикам, когда тебе плохо. Это ни к чему хорошему не приведет, — Лариска не спеша сходила за сигаретами: когда она пила, ей хотелось курить, села на прежнее место, прикурила и также медленно выдохнула дым. — Мужик — он такой, он всего боится. Любит, когда у женщины все хорошо. Тогда можно ей поплакаться.

— Но ведь мужчина сильнее женщины? — Татьяна в нерешительности теребила телефон. — Так хочется, чтобы однажды, когда плохо, пришел кто-то сильный. И спас. Сказал бы: родная моя, любимая моя, все плохое позади. Сказал бы: я пришел, я помогу тебе — все будет хорошо…

— Кто пришел-то? “Специальный кто-то”? “Профессиональный афро-американский мужчина”?

— Что ты смеешься! Человек, по крайней мере, постарался, нашел программу-переводчик на русский язык…

— Прости… Неужели ты не знаешь, что никто никогда не придет, никто никогда тебе не поможет? Тем более — мужчина. Нашла, от кого ждать помощи. Забудь ты про него сейчас, — и мягко забрала у подруги телефон.

— Да не нужен мне этот Андрей! — Татьяна непонятно с чего оскорбилась. — Ну какие могут быть у меня отношения с маленьким мальчиком? Какие вообще с ним могут быть отношения? Живет за мой счет. Как ни придет — все съест, разведет меня пива ему купить. Курит постоянно. Терпеть не могу, когда у меня дома накурено. И поговорить с ним не о чем. Я ему про книги, театры, про работу свою… Я ведь столько всего ему про жизнь рассказать могу — опыта-то у меня, слава богу, побольше. Он ведь еще не человек, не личность, а как будто заготовка человека. Так хочется сделать из него что-то хорошее. Ведь он же не глупый…

Лариска закурила, а Татьяна, воодушевленная ее молчанием, продолжила:

— Они же в этом возрасте еще как дети. В войну играют. Ездят куда-то летом, что-то там копают, какие-то пряжки-пуговицы. Гранаты деревянные делают. Потом собираются вместе, играют, кидаются деревянными гранатами, — она завелась. — А эти компьютерные игры?! Он говорить о них может часами! И играет в них постоянно: в клуб компьютерный ходит и сидит там ночами. Это же ужасно! И так — уже несколько лет. Ну и молодежь пошла! На что они свою жизнь тратят? Нет, чтобы делом заниматься. Ну как, как можно играть в эти дурацкие стрелялки? Вырастет, оглянется — столько времени даром потеряно! Я ему говорю-говорю, а ему хоть кол на голове теши!