С четверти первого до полседьмого - [2]
Шрифт
Интервал
Росчерк — и вздрагиваешь поневоле.
А из другого окошка, лесного,
Душу томили птичьи оркестры…
С четверти первого до полседьмого
Ты говорил невозможные тексты!
Ты умолкал — и как в школе, прилежно,
Запоминала я каждое слово,
Зная — все кончится неизбежно
И безвозвратно — в начале седьмого.
Вспомним опять, как дела наши плохи,
И замолчим, и уйдем из-под крова
Дома-музея лучшей эпохи —
С четверти первого до полседьмого.
«Говорят, у нее…»
Говорят, у нее
были предки в Польше,
Говорят, до него
ей никто не был мил,
Говорят, любила его
даже больше,
Чем он ее не любил…
Мы похожи с ней.
А глаза и брови —
Ну один к одному!
Я ли ей не родня!
И походка, и рост…
Что до польской крови,
Так и это есть у меня.
А различье — одно:
вся душа, все поры
Изнывают —
я столько лет без огня!
Как мне холодно с ним —
с чудаком, который
Безответно любит меня!
Придавили сердце мое,
словно льдиной,
На душе ощущается
недород…
Счастье в том, говорят,
чтобы быть любимой,
А выходит — наоборот:
Я завидую ей —
той, что родом из Польши,
Ей, старухе,
которой один лишь был мил,
И она любила его
даже больше,
Чем он ее не любил…
«Пожалуй, не люблю, — сказал…»
«Пожалуй, не люблю, — сказал, —
но не грусти:
Других я не люблю
значительно сильнее.
Возьми, что нажил я,
коль сможешь унести:
Закаты над рекой,
неполных лун камеи,
Заначенный экспромт —
тот, что на черный день,
Уверенность в себе
(в ней всё — одна бравада),
Бессонниц благодать,
а ежели не лень —
Возьми и жизнь саму,
мне ничего не надо».
И вспомнила рассказ
о мастере мостов:
Без отдыха и сна,
иной не зная страсти,
Он строил дивный мост.
Когда был мост готов,
Созвал всех горожан
счастливый дряхлый мастер.
Он им сказал: «Не зря
был я судьбой храним!
Я завершил свой труд!
Труд жизни! Неужели!..»
И он прошел свой мост.
И рухнул мост за ним…
…И я, как мастер тот,
своей достигла цели…
«Расставание — это конец суетливых событий…»
Расставание — это конец суетливых событий
И начало внимательной памяти.
Этой порой
Столько пишут картин! Совершают великих открытий!
Строят замков воздушных, жилых у реки под горой!
Мне отныне дано без усилий, по звездному гуду,
Узнавать, как живешь, как работа твоя и родня…
Вот и все. Не грусти, я тебя никогда не забуду.
Не проси, ты и сам никогда не забудешь меня.
«Не уберечься…»
Не уберечься,
Не заслониться рукой
От непогоды
И хлесткой молвы людской.
Можно скрываться,
Сбежать, зашторить окно,
Только в итоге
Все будет как быть должно.
Не схорониться
От света средь бела дня,
Мне — от тебя,
Тебе — от меня.
«Или тепло перешло все границы…»
Или тепло перешло все границы,
Или мороз проявил мягкотелость,
Только — взгляни: возвращаются птицы.
Родины захотелось.
Вроде бы любят, каются вроде,
Но в холода забывают приличья
И — улетают.
Глаза отводит
Грешная стая птичья.
Их бы прогнать!
Но в лесах наших темных
Любят заблудших и непутевых.
Так возвращаюсь к тебе, мой нестрогий.
Мешкаю на пороге.
«Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна…»
Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна —
Словно старшая дочь, а может — третья жена,
Словно, как говорится, дорожка среди камней.
Только стать никогда не хотела жизни нужней.
Подняла ненужную жизнь, прижала к груди…
Что мне делать с такой удачей, сам посуди! —
Мне, в пыли находившей максимум три рубля,
Понимавшей, что небо еще скупей, чем земля…
По-над городом осень, слезится дождь по стеклу…
Не работает солнце, запаханное во мглу…
Ожиданье исчерпано, слово теперь за мной.
Шутки в сторону. Стрелки пущены. День восьмой…
«Отмокаю на средней Волге…»
Отмокаю на средней Волге.
Здесь мордатые, как бульдоги,
По-над клумбой львиные зевы
(Если пойти влево).
А если пойти вправо —
Там, как церковка, пятиглава
Сопка — в сочных лучах заката
Златоверха и синевата.
И моря никакого не надо,
И никакого Василия Блаженного,
За окном — берез светящаяся колоннада,
Как символ — чего бы? — ну, скажем, счастия женского.
Напиши мне. Конечно, непривычно и недосуг.
И увидимся скоро — лишь округа вспыхнет рябинами.
Я сама не люблю многословных.
И знаю, что не напишешь.
Но — вдруг?
Хотя бы по небу — строчками журавлиными.
«Как будто степь и ветерок степной…»
Как будто степь и ветерок степной,
Как два конца у трости нарезной,
Как трещиной надрубленная льдина,
Как в здании две смежные стены —
Так мы навеки соединены:
Ни разойтись, ни слиться воедино…
«Шепот — не шепот…»
Шепот — не шепот…
Море щерится пеной,
Катятся звезды
горошинами к воде.
Выйдешь на берег —
и тихо, и постепенно
Жить привыкаешь,
не думая о беде.
Будут — не будут
радости и удачи,
Сгину ль во мраке
иль в режущем свете дня, —
Боязно даже,
как это мало значит
Полночью крымской,
в сущности, для меня.
Ленится память,
предчувствия злые — немы.
Только щебечут
цикады в седой траве.
Любит — не любит —
вот ведь какие проблемы,
Вот ведь какие, ей богу,
на сердце и в голове.
«Приехала из далеких краев…»
Приехала из далеких краев
И, как назло, по пути домой
Увидела: ты кормил воробьев
В чужом дворе, истязатель мой.
Шумливые, уставшие от погонь,
Тебе вдруг доверились, как судьбе.
Один даже сел на твою ладонь…
Глупые, как можно верить тебе!
А небо — точь-в-точь как твоя рука —
Горячее и доступное воробьям.
И мчатся распухшие облака,
Слегка прижаренные там и сям.
Наверное, помнят лишь облака,
А месяц вряд ли, он был еще мал,