С чего начиналось - [24]

Как-то я увидел около него одного из мастеров-штамповщиков. Он что-то вымеривал и, видимо, подсчитывал. Я подошел к нему и спросил, что он здесь «шепчет» и прикидывает.

— Да вот уже второй день соображаю, нельзя ли на этом прессе 23-ю деталь штамповать. Вы ведь знаете, как задерживается все производство именно из-за этой детали. Каждый день на совещаниях только и разговору о ней.

В это время к нам подошел начальник цеха и, услышав наш разговор, с раздражением сказал:

— Да вы что, Иван Максимович, совсем, что ли, рехнулись? Хотелось бы знать, как вы сюда заготовки под штамповку подавать будете? Они же не пройдут! Думать надо, прежде чем весь этот разговор заводить.

— А я и думаю, — спокойно ответил мастер. — Уже два дня думаю. Измеряю и считаю. И вот теперь ответственно заявляю: штамповать детали на этом прессе можно! Нужно, конечно, кое-что изменить. Вот эти припуски надо перенести для отбора проб на другое место, — и мастер показал, что и куда следует перенести. — Иначе, понятно, 23-ю деталь на этом прессе не отштампуешь, а если переместить, тогда можно. Так что вы, товарищи начальники, согласуйте этот вопрос с военпредом. А я с отделом технического контроля уже говорил, у них возражений нет. И в лаборатории тоже был — они согласны, говорят, что разницы нет, в каком месте пробу отбирать — здесь или там. Ведь когда место отбора проб устанавливали, то полагали, что эта деталь будет изготовляться на горизонтальных прессах, поэтому и определили его, а никаких других соображений при этом, по-моему, и не было.

Я слушал эту бесхитростную речь рядового мастера и поражался логичности его мышления, технической компетентности и деловитости. Как же изменились люди!

Мы, два человека с высшим образованием, инженеры, слушали его и поддакивали.

В конце недели пресс ввели в действие, и на нем стали изготовлять дефицитные детали. Еще одно узкое место производства было ликвидировано. А ведь сколько тогда аналогичных предложений возникало!

В канун нового, 1942 года

Перед самым Новым годом у меня возникла необходимость побывать в Москве. К этому времени все центральные учреждения — наркоматы и ведомства, находившиеся в эвакуации, создали в Москве оперативные группы. Эти группы должны были заниматься координацией работы с другими учреждениями, а также с наркоматами и ведомствами, рассыпанными по различным городам огромной страны.

У Комитета стандартов тоже была такая оперативная группа. По вопросам производства танковых корпусов, а также организации работы оперативной группы комитета мне и надо было сначала побывать в Куйбышеве, где тогда находился аппарат Совета Народных Комиссаров СССР, а затем лететь в Москву.

31 декабря утром я добрался до челябинского аэропорта. Там я встретил А. Н. Бурова — заместителя председателя Комитета стандартов. Эта встреча для меня была совершенно неожиданной.

Он прибыл в Челябинск из Барнаула, а расстались мы с ним в Москве.

— Куда вы направляетесь? — спросил я его.

— Вызвали телеграммой в Куйбышев. Да вот выехать никак не могу: нет самолетов.

— Я тоже должен лететь в Куйбышев. Так что давайте пробиваться вместе.

Буров сообщил мне последние новости о деятельности Комитета стандартов в Барнауле, об условиях работы и настроениях сотрудников.

— Работать довольно трудно, связи с наркоматами и ведомствами усложнились, да кроме того, вся их деятельность подчинена нуждам фронта и, конечно, теперь не до стандартизации, — заключил он.

Я был чрезвычайно рад встрече с Буровым. В комитете мы с ним хорошо сработались, и я высоко ценил его производственный опыт и объективность при обсуждении разного рода вопросов.

— Надо бы вам все-таки заглянуть в Барнаул, — сказал он, да я и сам это чувствовал: ответственность за комитет с меня, несмотря на то что я занимался танками в Челябинске, никто не снимал. — Среди сотрудников возникли кое-какие раздоры. Пока дело до серьезного не дошло, следует вмешаться. Впрочем, раз мы летим вместе, у нас будет еще время подробно обсудить все дела. Теперь главная задача улететь.

С начальником аэропорта Дубовым я был уже хорошо знаком. В те месяцы мне часто приходилось летать, и он знал меня как обладателя мандата ГКО.

— Мне надо в Куйбышев, а затем в Москву, — объявил я ему, здороваясь.

— Ничем не смогу помочь, Нет ни одного самолета. Разве только завтра, — ответил он.

— Но я не могу ждать до завтра. Мне надо лететь буквально немедленно, я уже условился быть в Куйбышеве завтра.

— А что я могу сделать, если нет ни одной машины?! — и он широко развел руками.

— Безвыходных положений нет. Давайте подумаем, как быть, вы человек информированный. Может быть, где-то поблизости есть машины и можно оттуда вызвать или туда отправиться и вылететь, — убеждал я Дубова.

Он задумался, стал ходить по комнате, потирая руки.

Был собачий холод, термометр показывал минус двадцать восемь градусов, временное помещение аэропорта барачного типа плохо отапливалось, а дверь комнаты постоянно открывали. Но вот Дубов остановился около меня, положил руку на плечо и, глядя прямо в глаза, спросил:

— На грузовом самолете полетите? Это вообще против правил, но, если вам так спешно надо лететь, я могу вас отправить. Через чес у нас летит самолет в Казань. Везем кольца для подшипников. Можем подбросить вас до Казани, ну, а от Казани до Куйбышева рукой подать. Оттуда значительно легче добраться.