С царем в Тобольске. Воспоминания охранника Николая II - [86]
Можно ли что-нибудь понять из того, что я тебе пишу? Очень трудно передавать разговоры. Он сам записал мне эти пункты, так как я боялась позабыть их. Я только могу сказать, что очень рада была с ним познакомиться, и от души желала бы, чтоб ты с ним повидался. Он мог бы рассказать тебе многое, чего я не в состоянии воспроизвести, уж очень все это сложно и длинно. Он ни о чем не просит, ему лично ничего не нужно, исключительно лишь ради тебя и всеобщего блага он просил разрешения повидать меня, чтобы высказаться обо всем. Он очень умен, с ним легко говорится; он рассказал много прискорбных вещей, о которых приходилось слышать и от других. Так мало честных людей! Он говорит, что в этой армии царят страшная распущенность и беспорядок, но он того мненья, что, если б старик имел надежного помощника, можно было бы многое изменить к лучшему. И это стояние солдат в течение долгих месяцев на одном месте в то время, как они могли бы с успехом наступать, по его словам, действует на них деморализующе.
Постоянно контрасты – крайности.
Теперь довольно о делах.
Серый, скучный день. Мы спешим в город, О. и Т. должны быть на заседании Комитета, а я поеду с М. и А. в лазарет Зимнего дворца – там сейчас лежит 358 солдат. За всю ночь спала не более получаса – невыносимо, и притом без всякой причины, – я ничем не была озабочена или огорчена: не было милой «живительной теплоты», чтоб успокоить меня.
Теперь прощай. Бог да благословит тебя, мой дорогой! Страстно целую тебя.
Навеки твоя старая
Женушка.
Горячее спасибо за твое дорогое, длинное письмо.
Киев – вокзал. 28 октября 1916 г.
Моя возлюбленная душка!
Мы приехали сегодня утром в 10>1/>2, и, подумай! были встречены мамой, Павлом и Сандро. Кроме них было еще три генерала, губернатор и городской голова. Так как я и Бэби должны были заехать в Софийский собор, то мама прямо поехала во дворец, а мы прибыли немного позднее.
Войска и все школы – военные и др. были выстроены вдоль улиц. Порядок был образцовый, но, к сожалению, погода была не из приятных: стоял туман, было темно, хотя и не холодно. Со смешанным чувством я обошел наши старые комнаты. Так ярко вспомнилось прошедшее и смерть несчастного Столыпина.
До самого завтрака мы просидели в моей комнате, рассматривая интересные альбомы мама; она любит эту комнату, потому что в ней по утрам светло.
Затем мы позавтракали втроем, и Бэби впервые кушал с аппетитом.
Только что доложили, что курьер должен немедленно выехать. Храни Господь, моя любимая, тебя и девочек! Нежно целую.
Навеки твой
Ники.
Царское Село. 29 октября 1916 г.
Мой родной, милый!
Ужасно была рада, получив вчера твое милое, длинное письмо – от всей души благодарю тебя за него! Как я рада, что – судя по твоей телеграмме, – вы могли уютно втроем позавтракать, но хотелось бы знать, как вам удалось отделаться от Михень. И виделся ли ты с Ольгой, или она все еще больна?
Тепло, пасмурно, идет дождь, туман – самая «подлая погода», как говорят моряки.
В прошлую ночь спала всего 2 часа, эту – всего от 5 до 7>1/>2, – это страшно мучительно. Схожу на часок попозже в лазарет, чтоб дать отдохнуть ногам и спине, которые все еще болят после лазарета Зимнего дворца. Это отняло у нас час времени – назад они отвезли меня в кресле на колесах через пустые залы.
Императрица Александра Федоровна с дочерью, великой княжной Татьяной Николаевной. 1913 г.
«Я без слов чувствую, что она какая-то особенная, иная, чем сестры, несмотря на общую с ними доброту и приветливость. Я чувствую, что в ней – свой целый замкнутый и своеобразный мир»
(С. Я. Офросимова о вел. кн. Татьяне Николаевне)
Приняла в городе Протопопова. Затем мы отправились к Скоропослушнице и поставили свечки – ты носи тот образок, который я тебе когда-то привезла оттуда.
Позавтракала и пила чай в поезде. Дома приняла бедного Ребиндера, жена которого недавно умерла. Потом m-me Зизи была от 8 до 9.
Сегодня принимаю Волкова. Федорова, Штюрмера, Шебеко из Москвы, все это так утомляет мозги; во время разговоров я свежа и бодра, но потом чувствую себя отупевшей.
Сейчас я должна просмотреть кучу докладов, – закончу письмо после завтрака.
Собираюсь немного покататься, чтоб освежить голову, так как мне днем предстоит выслушать 4 доклада.
Целую тебя, мой ангел, так горячо и крепко, как только возможно. Бог да благословит и да защитит тебя, любимый!
Навеки всецело
Твоя.
Ц. С. 30 октября 1916 г.
Мой любимый, милый!
Прости меня за то, что я сделала, но я должна была так поступить. Наш Друг сказал, что это было абсолютно необходимо. Протопопов в отчаянии, что вручил тебе тогда ту бумагу, он был уверен в своей правоте, пока Гр. ему не разъяснил, что он совершенно неправ. А потому я вчера говорила с Штюрмером, они оба вполне верят в удивительную, Богом ниспосланную мудрость нашего Друга. Шт. посылает тебе с этим курьером для подписи новую бумагу, передающую все продовольственное дело немедленно министру внутренних дел. Шт. просит тебя подписать ее и тотчас же вернуть с поездом, отходящим в 4>1/>2, она тогда придет вовремя, т. е. до того, как соберется во вторник Дума. Мне пришлось решиться на этот шаг, так как Гр. говорит, что Протопоп. будет иметь все в своих руках, покончит с союзами и таким образом спасет Россию. Вот почему это должно быть в его руках; хотя это будет очень трудно, надо исполнить. В руках Бобр. дело не пошло бы на лад. Доверься нашему Другу. Он будет помогать Протопоп., Шт. с этим вполне согласен. Прости меня, но мне пришлось взять на себя эту ответственность ради тебя, мой дорогой. Дума стала бы настаивать на том, чтобы все было сосредоточено в одних, а не в 3-х руках, а потому лучше, чтобы ты прямо передал это Протопопову. Бог благословит этот выбор.
