«С Богом, верой и штыком!» - [3]

Когда читаешь эти строки, легко поверить, что в Москве находилась и конечная цель, и тайный смысл всех революционных, всех наполеоновских завоеваний. А между тем Высшая Правда уже сбывалась над этим таким горделивым, таким самоуверенным триумфом. Военная добыча, приз, короткая утеха суетному честолюбию, Москва обретала в ее земном попрании свои нетленные, от века непопираемые черты. Преданная поруганию, расцветала иной, Небесной жизнью, ни в чем не подвластной ее захватчикам. Что бы ни вызвало великий московский пожар (неосторожность солдат, разводивших бивачные костры вблизи деревянных строений, действия безвестных русских поджигателей, другие, вполне вероятные в тех условиях необычные обстоятельства), его последствия явили миру до сих пор невиданное торжество вечных нравственных законов. Русские смиренно оставили Москву – и победили. Французы гордо вступили в Москву – и были повержены.

Московский пожар 1812 года и тогда и позже плохо поддавался описанию. Современники часто не могли понять, в каком мире совершались события: небесном, земном? «…По всем улицам текли огненные реки; огромные здания с грохотом разрушались; ужаснейшая буря с ревом, срывая с домов целые крыши и большой величины горящие бревна, разносила их по воздуху на далекое расстояние». Такая картина запомнилась юному в то время москвичу А. Рязанцеву. А вот свидетельство другого, неизвестного автора: «… Перед вечером случилась столь сильная буря, что человеку не можно было устоять на ногах; столбы, прикованные железом, и зонты на галерее сорвало, песок и щебень несло по воздуху, а искры, уголья и головни сыпали наподобие огненного дождя… Необозримое пламя, объявшее все части Москвы и окрестности оной, представлявшее океан огненный! – дым, все сие представляло страшную картину, которой никаким пером изобразить не можно!!!» В разреженной атмосфере возникали жуткие, неправдоподобные видения, превосходившие все, что способен вообразить человек. «Большой театр, – рассказывала французская актриса Л. Фюзиль, – представлял из себя пылающую массу… Мы повернули направо: с этой стороны, нам казалось, было меньше огня. Но едва мы очутились на середине улицы, как ветер так сильно раздул пламя, что огонь перекинуло на другую сторону и образовалось нечто вроде огненного купола. Это может показаться преувеличением, но между тем это сущая правда».

Русским людям того времени пожар Москвы нередко представлялся грозной карой – и спасением, милостью Божией. В нем видели очищение от грехов, от всего, что родственно наполеоновским соблазнам. Потрясенному взору здесь открывалось подлинное таинство, попаляющее все нечистое, случайное, временное. «Горели палаты, – говорил один из лучших писателей того времени С. Н. Глинка, – где прежде кипели радости земные, стоившие и многих и горьких слез хижинам. Клубились реки огненные по тем улицам, где рыскало тщеславие человеческое на быстрых колесницах, также увлекавших с собою и за собою быт человечества. Горели наши неправды; наши моды, наши пышности, наши происки и подыски; все это горело…» «…Зачем это приходили к нам французы?» – задавал себе позднее вопрос епископ Феофан Затворник. И отвечал на него: «Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли… Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему».

И столь же неумолимо – спасение для одних, московский пожар стал посрамлением, гибелью других. За всю кампанию в России Наполеон ни разу не был разбит, обращен вспять только силой оружия. Но за недели пребывания в Москве его армия уничтожилась в себе самой. Все, что исторгнула из себя Москва в это возвышенное время, жадно поглощалось, расхищалось в разбоях и грабежах осатаневшей толпой незваных пришельцев. Единственно доступные их пониманию временные, вещественные ценности страшным грузом отягощали незваных пришельцев, тянули на дно, ускоряли и без того стремительное падение. Они сами не видели той пропасти, в которую летели, и, потеряв последний разум, ругались над московскими святынями. Глумлению, разорению подвергались храмы и монастыри. Но чем больше покушались враги на Источник света, тем ярче сиял он в каждой живой русской душе, во всем русском мире.

Пробил час – и поверженные, бесславные французы покинули неподвластную им Москву, ушли навстречу своему концу. Их преследовала, нанося удар за ударом, вновь окрепшая русская армия, уничтожали партизаны, губили зимние морозы. Из тех, кто полгода назад, устремляясь в Россию, перешел приграничную реку Неман, вернулась обратно едва ли одна десятая часть.

Русские современники Отечественной войны 1812 года стали участниками невиданных в новой истории событий. Всего за шесть месяцев наша страна побывала на краю гибели – и поднялась до вершин своего могущества, одержала грандиозную всемирную победу. В ближайшие за этим полтора года Россия освободила пленную Европу, окончательно, при поддержке освобожденных народов, сокрушила казавшуюся непобедимой наполеоновскую Францию. Наши войска вошли в Париж.

Есть в мировом движении свой ненарушимый порядок. Прежде чем придут явления самые грозные, им предшествуют другие, менее значимые, но уже знаменующие собой будущее торжество Истины. Той, что наступит в минуту, не ведомую никому из живущих. «События исполинские, прикосновенные к судьбе рода человеческого, – писал очевидец войны 1812 года, – зреют, созревают и дозревают в поспешном и непреодолимом ходе времени. Мы, может быть, видели первые буквы того, что вполне прочитает потомство на скрижалях истории человечества». Новые войны, новые, с каждым разом более сокрушительные смуты проносятся над землей. Новые искушения и страсти с невиданной прежде силой потрясают человека. Но память великой победы 1812 года, память других купленных жертвами великих побед русского народа укрепляет нашу веру в неиссякаемую силу, вечное торжество добра и света.