Ржавые земли - [43]

Шведе задумался.

– Действительно. – Он принял решение одним махом: – Хорошо, бери с собой Федюню.

Тупотилов отпихнул крынку с водой, которую ему любезно подала Марта, с такой силой, что брызги долетели до Рудина.

– Не! Ищи дурака! – закричал комендор, выпучив глаза. – Я на такое не подписывался! Извиняйте, товарищ Шведе, только я – пас!

Председатель с пониманием покачал головой, повернулся к Рудину и изрек:

– Нет, Паша. Тупотилов не в той кондиции, чтобы идти в пустошь. Того гляди, загнется на полдороге. Возьми Локтионова или Бурнашева – это товарищи крепкие, неприхотливые, делом проверенные.

– Так и быть. До вечера я выберу двух-трех человек и сообщу тебе.

– Лады. Только не трех, а двух человек. И не до вечера, а к обеду. Дело не терпит проволочек.

Рудин вышел из-за стола.

– Хозяин – барин.

– Кстати! – Шведе поднялся следом за Рудиным. – Как там наш дружок-француз? Без твоей помощи сможет вырезать аппендикс?

– Жан-Клод Телье – прирожденный врач, – ответил Рудин. – Только бедность и некоторая ветреность не позволили ему обзавестись дипломом медика на родине.

– Отрадно слышать. Ты уж как-нибудь построже с ним, Паша! Пожестче! Нам нужны врачи от бога, костоломы пусть ищут себе пропитание в другом месте! – чересчур бодро закончил председатель.

В Поселке кипела работа. Шаркали метлы, с хриплым шелестом вонзались в песчаные наносы лопаты. Матросы, засучив рукава, убирали после бури. Сметали с крыш, с крылец. Пыль стояла столбом. Вместе с ночным происшествием моряки обсуждали гибель посевов: на рассвете все увидели, что на полях черным-черно от померзших злаков.

– И какого беса мы тягали на себе мешки с черноземом? Доктор, может, ты ведаешь? – летели вдогонку Рудину укоры. – Близкий свет нашел – гору-пирамиду! Не лучше было бы смолоть пшеницу в муку и употребить на хлеба? Что молчишь, тетеря глухая?

Рудин слышал всё, его слух хоть и стал хуже, но признавать себя «глухой тетерей» он не хотел. Он шел, закрыв лицо клетчатым платком по самые глаза. Он пытался выбросить из головы назойливые мысли о преследующих его неудачах, но легче не становилось. На каждом шагу на глаза попадались признаки упадка, в трясину которого погружался маленький земной анклав.

Вот из госпитальной избы выносят носилки, на которых покоится завернутое в рогожу тело баталёра. Следом выходит Жан-Клод Телье, фельдшер присаживается на верхнюю ступеньку крыльца и закуривает. Кажется, что француз опечален сильнее остальных; минувшую ночь он не спал, сидел возле раненого. Вот матросы отложили лопаты и, не таясь, жуют пьяную ягоду. Они смотрят на носилки, потом на доктора; кривя губы, поносят Рудина последними словами. Вот шумная компания ломится в запертые двери лупанария с требованием обслужить в долг.

«Здесь и до антропофагии недолго осталось… Гаврила подался к Гипотенузе абсолютно не вовремя. Пожалуй, теперь только ему под силу навести порядок в Поселке, – размышлял Рудин, глядя на то, как матрос Муромцев в приступе умопомрачения срывает поникшие стебли пшеницы и подбрасывает высоко над головой. – Одичавшие люди скатываются до законов волчьей стаи. В этой животной иерархии при помощи своих пудовых кулаков Гаврила без труда отвоюет место вожака. Он был старшим боцманом на «Кречете», и матросы подчиняются ему рефлекторно. Поэтому его так истово ненавидят в президиуме… А еще он стал бы самым подходящим компаньоном в столь рисковом предприятии, как визит в логово безумного монаха-людоеда. Но на нет и суда нет. Быть может, и к лучшему, что Гаврила сейчас вдали от Поселка. Боясь бросить вызов открыто, Шведе – чем черт не шутит? – может решиться на удар исподтишка. На единственный удар – штыком в спину».

Последний человек, которому Рудин доверял как самому себе, жил на другом конце Поселка: возле источника, за продуктовым складом.

Доктор поднялся на очищенное от пыли крыльцо, постучал, затем спустился на несколько ступеней. Стал ждать, заложив руки за спину. Дверь приоткрылась; в узкой щели сверкнули бирюзой голубые глаза.

– Здравствуй, Варвара! – чинно раскланялся Рудин. – Я к Владиславу. Можно войти?

Юная жена штурмана Купелина выглянула наружу. Была она круглолицей, востроносой, с явными признаками базедовой болезни на лице; по ее худым плечам разметались жидкие светло-русые волосы.

– А Владислав Григорьевич спят… – произнесла она шепотом, протянув «я» в последнем слове. В ее округленных глазах столь явственно читался испуг, что Рудин смешался: что он сделал такого, что смиренная жена лучшего друга смотрит на него, как на исчадие ада?

– Какого черта, Варя! – послышался из избы вполне бодрый голос штурмана. – Одну минутку, доктор! Я надену туфли и мигом к тебе.

Меньше чем через минуту штурман показался на крыльце. Застегивая пуговицы полушубка, он сбежал по ступеням.

– Паша! – Купелин хлопнул Рудина по плечу. – Пойдем, подышим воздухом!

– Не самая удачная мысль, – вымученно улыбнулся Рудин и закрыл лицо платком. – Вокруг нас пыльное и холодное чистилище.

– Пойдем-пойдем, Варя пол моет. Не будем ей мешать.

Они побрели вдоль занесенного пылью поля, удаляясь от Поселка. Со стороны их можно было принять за родных братьев, из которых Купелин – старший, а Рудин – меньшой. Оба – лысоватые, оба – с серьезной миной на лицах и душещипательной грустью в глазах. Рудин в двух словах поведал о намерениях Шведе отправить к Ипату делегацию.