Маска въ черномъ домино стояла, схватившись за спинку стула. Шатовъ придвинулъ съ ней стулъ и она, какъ подкошенная, сѣла бокомъ на него. Этому никто не придалъ никакого значенія, только розовая маска поторопилась придвинуть къ ней свой стаканъ съ шампанскимъ, разговаривая оживленно съ Слащовымъ.
Николай Сергѣевичъ много выпилъ и былъ очень возбужденъ. Черная маска залпомъ выпила полстакана.
— У, какъ maman хорошо пьетъ! — смѣясь проговорилъ Слащовъ и продолжалъ съ маской начатый разговоръ. Розовое домино заинтересовало его. Француженка вела весь разговоръ съ нимъ какъ съ холостымъ человѣкомъ, намекнула на его отношенія съ княгинѣ С., одобрила ихъ, сказала, что безъ любви и безъ «шалостей» жизнь — скука, и, наконецъ, дала понять ему, что она влюблена въ него и только искала случая сказать ему это.
Слащовъ повернулся спиной къ цыганкѣ и отдался весь разговору съ француженкой.
«Maman» все время молчала и хотя много пила, но зорко слѣдила за всѣмъ, что происходитъ кругомъ.
Цыганка повернулась къ Бѣжецкому и тотъ блаженствовалъ, сидя развалившись въ креслѣ со стаканомъ въ рукѣ, и, поворачиваясь направо и налѣво, говорилъ съ обѣими масками. Шатовъ курилъ, положивъ оба локтя на столъ, и не спускалъ глазъ съ «maman». Та раньше не замѣчала этого, потомъ она видимо смущалась его пристальнымъ взглядомъ, облокачивалась на руку, полузакрывая глаза, наклонялась къ стакану съ шампанскимъ и, точно сама не замѣчая, пила безъ конца.
Француженка между тѣмъ дѣлала свое дѣло: она позволила Слащову сѣсть очень близко къ ней и положить руку на спинку ея стула. Николай Сергѣевичъ совсѣмъ осовѣлъ. Онъ очень заинтересовался розовымъ домино и упрашивалъ снять маску, но она не соглашалась.
— Кто? — спросилъ Слащовъ Шатова. Тотъ въ недоумѣніи пожалъ плечами.
— Всѣхъ петербургскихъ я знаю, — продолжалъ Слащовъ по-русски, увѣренный, что его дамы не понимаютъ. — Для пріѣзжей — слишкомъ хорошо знаетъ меня и моихъ знакомыхъ, — едва двигая губами, говорилъ Слащовъ.
— Маска, ты меня съ ума сведешь, — обратился онъ къ француженкѣ. — Открой лицо пожалуйста…
— Ни за что…
— Ну, я къ maman пристану… Неужели она у тебя всегда такая молчаливая? — спросилъ Слащовъ маску.
— Я тебѣ говорила, что она немного нездорова сегодня, — отвѣтила француженка. — Оставь ее пожалуйста въ покоѣ.
— Такъ я не отстану отъ тебя, — сказалъ Ннесъ и3 повернувшись спиной къ цыганкѣ, придвинулся совсѣмъ близко съ розовой маскѣ.
— Невѣжа! — обиженно произнесла цыганка, быстро встала и вышла изъ-за стола, громко отодвинувъ стулъ. Она уже четверть часа сидѣла молча, — никто не обращалъ на нее вниманія: Слащова заинтриговала розовая маска, Бѣжецкій занимался съ француженкой — рогомъ изобилія, Шатовъ все время слѣдилъ за. обѣими домино. Ея уходъ нарушилъ на минуту общее настроеніе: мужчины встали изъ-за стола и сдѣлали видъ, что хотятъ вернуть ее; но когда она скрылась изъ столовой, всѣ точно обрадовались и заняли опять свои мѣста.
Пользуясь общею сумятицей, Шатовъ отставилъ стаканъ отъ черной маски. Онъ успѣлъ разглядѣть ея глаза и замѣтилъ ихъ неестественный блескъ…
— Дайте мой стаканъ, — шепотомъ сказала она ему.
— Маска, ты забываешь, что ты — маска, — сказалъ ей тихо Шатовъ. — Надо говорить другъ другу «ты». Не выдавай себя…
Она рѣзко отвернулась отъ него.
— Какъ ты попала сюда? — еще тише спросилъ ее Шатовъ.
Она невольнымъ движеніемъ схватилась за високъ, какъ будто увидала что-нибудь страшное, быстро достала свой стаканъ и залпомъ допила его.
Слащовъ ничего не замѣчалъ. Онъ упрашивалъ сосѣдку снять маску, взялъ ее за обѣ руки и цѣловалъ ихъ.
Черная маска, взглянувъ на нихъ, расхохоталась, приложивъ платокъ въ губамъ. Она продолжала сдержанно смѣяться, не спуская глазъ съ пьянаго и разнѣжившагося Слащова.
Шатовъ замѣтилъ, что плечи черной маски вздрагиваютъ все сильнѣе и сильнѣе. Онъ наклонился къ другому концу стола, чтобы налить изъ сифона сельтерской воды. Маска громко и неестественно расхохоталась и, схватившись за грудь, продолжала хохотать съ дикими криками.
Слащовъ, забывшій о присутствіи «старушки», не могъ ничего понять. Онъ не выпускалъ рукъ розовой маски, рвавшейся помочь своей «maman».
Шатовъ точно предчувствовалъ это, какъ будто подготовился въ такой минутѣ: онъ быстро подошелъ въ маскѣ, взялъ ее на руки какъ ребенка и въ севунду вынесъ, продолжавшую хохотать и биться, «maman»…
Все это случилось такъ быстро, что повскакавшая съ мѣстъ публика не могла ничего разобрать: кто-то громко захохоталъ, кто-то унесъ кого-то… Поздній часъ, разгоряченныя виномъ головы — спутали все. Говорили, что «вышелъ скандалъ».
Даже Слащовъ и Бѣжецкій думали, что произошелъ «скандалъ». «Maman» для нихъ не существовала вовсе; въ продолженіе всего ужина они не видѣли, пила ли она или ѣла, не слыхали отъ нея ни одного слова. И вдругъ, когда розовая маска встала и хотѣла бѣжать за «maman», Слащовъ замѣтилъ въ ней что-то неуловимое, какой-то жестъ… Его какъ обухомъ по головѣ стукнуло…
Шатовъ быстро, черезъ весь клубъ, пронесъ маску, схватилъ шинель и, закутавъ въ нее свою ношу, бѣгомъ кинулся на улицу. Вскочивъ на перваго попавшагося извощика, онъ усадилъ ее рядомъ съ собой и снялъ маску. Шатовъ увидалъ передъ собою блѣдное лицо Анны съ сжатыми, посинѣвшими губами и закатившимися глазами. Все ея маленькое тѣльце нервно вздрагивало и губы конвульсивно передергивались. Шатовъ наклонился къ землѣ, схватилъ комокъ мокраго, грязнаго снѣгу и приложилъ его въ виску Анны, безпомощно лежавшей у него на плечѣ. Отъ прикосновенія холоднаго она вздрогнула, открыла глаза и начала всхлипывать какъ ребенокъ; глаза смотрѣли и, казалось, ничего не видали, губы натянулись и посинѣли.
