Рзавские холмы - [2]

Армия прибывала. Пришла очередь и следующего холма. На Банполе устроили стрельбище. Выкопали рвы. Наставили черных, белых и голубых фигур. Построили казарму в виде небольшой крепости с железной крышей. А на темном, крутом склоне выложили из беленого камня инициалы императора, видные с расстояния в целый день пути. И в последующие годы столько рыли, копали, корчевали, строили и достраивали, что в конце концов холм начал терять свой прежний облик.

Приехал и первый комендант, немец, ревматический офицер в отставке, горький пьяница и человек со странностями, и он вызвал множество толков и недоумений.

И тем не менее люди стали привыкать, поступали на работу к приезжим, и лавочники продавали солдатам, офицерам и их женам свои товары.

Некоторые волнения вызвал призыв в армию. Молодые люди скрывались и убегали в Сербию. (Немало их ночью перевалило через Вели-Луг.) Женщины целыми днями торчали перед комендатурой и валились в ноги членам призывной комиссии, хватая их за сапоги и шпоры. Но когда первые рекруты возвратились из Вены, отъевшиеся и надушенные, произнося слова на немецкий манер, люди успокоились. Плакали разве что только матери. Некоторые из парней даже поступили в жандармы.

Так прошло довольно много времени. И вот однажды наехали инженеры и чиновники для составления кадастра. Это вызвало огромное волнение. Землемеры идут от села к селу, наши парни несут за ними большущие белые зонты и приборы и, где им прикажут, забивают в землю колышки. А крестьяне, крайне озабоченные, недоумевая, озираются по сторонам, однако с важным видом извлекают выданные еще турками тапии и тескеры и трясутся за каждую борозду. Вспыхнули распри и раздоры. Суд набит крестьянами. В Мириловичах чуть было не пришибли землемера, разбили теодолит и изорвали на куски его зонтик. Но и с этим покончено. Землю перемерили и размежевали, весь лес учтен и разделен на квадраты. Крестьяне привыкли ходить в земельную управу, как в церковь или в кабак.

Но прежде чем ушли землемеры, случилось еще одно невиданное событие. У одного инженера была жена, венгерская еврейка, стройная красавица с огромными глазами и пышными волосами, затенявшими все лицо. Между нею и рыжим подпоручиком, совсем еще мальчишкой, вспыхнула любовь. На вершине испещренного стежками Бороваца в молодой рощице их однажды нашли мертвыми. Он сначала убил ее, потом себя.

Люди не могли опомниться от удивления и замешательства. Думали, что их тайком и украдкой похоронят на Бороваце, но вышло совсем иначе: их похоронили на кладбище. И теперь еще можно прочитать выбитую на камне надпись: «Рене Фульт, на двадцать втором году своей молодой жизни». А во время похорон все смотрели на ее мужа: он шел без очков, и слезы катились у него по лицу. В здешних местах такого прежде не видывали и не слыхивали. И пятнадцать лет спустя все еще вспоминали об этом случае, а женщины со слезами на глазах рассказывали, какие чудесные волосы были у нее, грешницы!

Потом наступили спокойные годы. Строились дороги, казенные здания и жандармские казармы в горах. Но как-то среди лета снова нагрянули инженеры. Нельзя было понять, чем они занимаются. Говорили, будут строить железную дорогу и пройдет она сквозь холм, над городом. Некоторые бились об заклад, что это не удастся, другие утверждали, что удастся, как и все прочее. Осенью приехали рабочие. Итальянцы, скромные и покладистые парни, и алчные на деньги личане и приморцы. Прокопали Биковац. Начали прокладывать туннель через Глогово. На зеленом холме образовались раны, и издали он стал похож на взрезанный арбуз. Открылась внутренность холма – поблескивали отложения сланца и косые каменные пласты. Работа шла быстро. Целыми днями грохотали взрывы. Отверстие становилось шире, рядом росли горы извлеченных из утробы холма камня и земли. Поговаривали, будто работать будут и ночью. Люди не могли этому поверить («Бог определил ночь для сна»), но по утрам видели возвращавшихся бледных и покрытых копотью итальянцев с маленькими, будто кадила, масляными фонариками, надетыми на указательные пальцы. Проложили подъездные пути, настроили складов и бараков. Холм преобразился. Работали даже по воскресеньям.

С началом строительства наши торговцы образовали товарищество по снабжению работников продовольствием. Город заполнялся народом. И крестьяне дорвались до заработка, состоят при лошадях, и дети их работают на строительстве дороги вместе с итальянцами. Многие сменили деревенские порты на брюки, щеголяют в туфлях и курят сигары. В Добруне турки избили какого-то цыгана за то, что тот открыто ел свинину. Цены скачут. По воскресеньям улицы полны пьяных босяков и пришлого люда в зеленых шляпах с павлиньими перьями и серьгой в ухе, так что женщинам лучше не показываться. Только гулящая Савета да цыганка Муша расхаживают себе раскорячась по набережной, валяются в кустах с рабочими и завязывают в платки заработанные кроны. А железная дорога растет.

Напрасно болтали, будто ночью что-то появляется в туннеле и разрушает сделанное за день. И непокорное Глогово было укрощено: туннель проложили. Инженеры устроили пикник.