Рыжий рыцарь - [49]

— Мы вторглись в обитель Шанна, — прошептал он дрожащим голосом. — Горе нам!

В другой ситуации Тристан рассмеялся бы при виде огромного чудища, которое скулило, как промокший под дождем котенок, но сейчас ему было не до смеха. Где же этот Шанн и насколько страшен будет его гнев? Кем бы ни был Бог-с-Большой-Дороги, он не торопился карать непрошеных гостей. Они с Алли уже несколько минут пребывали в его логове, но хозяин так и не появился.

В берлоге пахло дымом и гарью. Глаза Тристана быстро привыкли к темноте, и он отчетливо увидел стол, заставленный какими-то склянками, толстую исписанную тетрадь, а также перегонный куб и реторту — незаменимые инструменты любого алхимика или знахаря. Рядом на маленьком табурете стоял старый, покрытый копотью светильник. По полу были разбросаны угли, кто-то жег тут костер. В углу, возле земляной стены, Тристан разглядел груду мешков и драный плед, под которым сладким, безмятежным сном спал человек с красной бородавкой на носу.

— Это и есть Шанн? — Лицо обитателя берлоги показалось Тристану знакомым. Где-то он уже видел эту красную бородавку.

Алли робко поднял глаза.

— Я не знаю, как выглядит Шанн, но ему не понравится, что мы тут.

— Я тоже не знаю, как выглядит Бог-с-Большой-Дороги, но это, — Тристан еще раз указал на спящего, — точно не он.

Робко, будто боясь обжечься, Алли посмотрел на хозяина берлоги, но тут же спрятал глаза.

— Шанн, атаман всех лихих людей, прости нас за вторжение в святилище твое.

— Да какое, к троллю, святилище?! — вскричал Тристан. — Ты вокруг посмотри.

Хозяин берлоги проснулся и вскочил со своего скромного ложа.

— Кто вы такие? Что вы тут делаете? — закричал он, обнаружив, что не один. — Кто смеет тревожить Шанна?

Голос у него был очень странный. Сиплый, нечеловеческий, но и не тот, замогильный, который они слышали на поляне. Тристан смело шагнул вперед.

— Никакой вы не Шанн, — сказал он, — вы лжец и мошенник.

Хозяин берлоги отпрянул назад. Алли, все еще не понимая, что происходит, прижал волчью голову к полу и робко поднял глаза.

— Что же ты стоишь, мой верный слуга? — заговорил хозяин берлоги. — Ну же, убей того, кто осквернил мое святилище.

Алли затрясся всем телом. Теперь он больше всего походил на трусливую собаку, которая боится всего вокруг.

— Давай же, убей осквернителя, или на тебя обрушится мой гнев!

Голос совсем утратил сиплость и стал приторно сладким. Его Тристан тоже где-то слышал, он определенно знал этого человека, и человек этот совершенно точно никакой не Шанн.

— Это самозванец. — Тристан обернулся к Алли. — Он изменил свой голос, чтобы напугать и обмануть вас.

— В твоем присутствии оскорбляют бога, которому ты служишь, — взревел мнимый Шанн. — Сделай же что-нибудь, или это сделаю я. Я дал вам силу, а вы поклялись служить мне, так служите!

Он попятился к столу и взял одну из склянок.

— Это верно, — сказал Алли, поднимаясь, — я поклялся служить тебе, о Шанн, но я не убийца.

— Ты мой раб, — завизжал тот, — ты делаешь то, что я скажу. Я приказал тебе убить — так убей!

Когтистые лапы Алли дрожали, а на волчьи глаза наворачивались слезы.

— Это обман, Алли, — сказал Тристан, — он не Шанн.

— Откуда ты знаешь?

— Разве нужно богу разводить костер, чтобы получить огонь? Разве может он спать на каких-то тряпках? Для чего ему, в конце концов, реторта и перегонный куб?

— Шанн делает то, что захочет.

— Правильно, а теперь убей его!

— Убей сам, — Тристан шагнул вперед, — ну, давай, Бог-с-Большой-Дороги. Порази меня громом, подожги огнем! Зачем тебе слуга, чтобы справиться с простым смертным? Разве ты не обладаешь великой властью?

Тристан медленно наступал на хозяина, тот пятился, бубнил что-то, но не спешил карать того, кто вторгся в его святилище. Наконец он зацепился за край шаткого стола и рухнул, опрокинув его. Склянки посыпались на мнимого Шанна одна за другой, со звоном разбиваясь об пол.

— Никакой он не Шанн, Алли, — сказал Тристан. — Это жалкий самозванец, которому удалось надуть вас.

Из одной из разбитых склянок вытекла темно-серая жижа, несколько капель коснулись руки самозванца, и та покрылась густой шерстью, точь-в-точь как у разбойников.

— Вижу. — Алли наконец поднялся на ноги и выпрямился в полный рост. Его волчья голова уткнулась в потолок.

— Нет, не надо, я бедный алхимик, я просто запутался…

— Я тебя помню, — Алли подошел ближе, — это тебя мы встретили на дороге, ты дал нам зелье и заставил прийти сюда.

— Заставил? Я? Как я мог? Вы пытались меня ограбить, я защищал свое добро.

— Ты надул нас! — взревел Алли и, нагнувшись, сгреб самозванца в охапку. — Что ж, пойдем наверх, пора тебе во всем сознаться.

Он взвалил лже-Шанна на плечо и в два прыжка выбрался из пещеры наверх. Тристан последовал за ним, хотя подъем дался ему с большим трудом, чем разбойнику.

Наверху все еще царила ночь. Луна чуть-чуть выглядывала из-за туч, слабо освещая поляну. Разбойники, крепко-накрепко связав Виреля, Мисту и Бонвиванов, теперь усердно молились перед берлогой, прося Шанна, чтобы тот вернул им их главаря.

— Смотрите, это же Алли, — Игри первым заметил их. — Шанн вернул его нам.

— Нет никакого Шанна, Игри. — Алли швырнул самозванца на землю. — Нас надули.