Рыжий рыцарь - [40]
«Хижина-возле-Ельника, логово опасных и прожорливых людоедов в Дремучем лесу. Время пути от точки нахождения — один час три минуты».
— Поспешим, И-гуа, — сказал Тристан, — и если ты хочешь, чтобы твои предки гордились тобой, то несись так быстро, как только сможешь.
Он сел на коня верхом, и тот помчался вперед, как в ту ночь, когда, будучи еще лошаком, спас их с Вирелем от скваров.
Глава девятая. Хижина-возле-Ельника
Покосившаяся хижина, на крыше которой свили гнездо вороны, стояла посреди поляны, со всех сторон окруженной высокими темно-зелеными елями. Вокруг пахло смолой. Тут же, у самой хижины, расположился немыслимо уродливый идол с семью головами. Смотреть на это чудовище без содрогания было невозможно. Одна голова — с жидкой, но длинной бородой, как у людоеда, другая с загнутым клювом, точно у грифона, третья — от гарпии, четвертая — от тролля. Дерево, из которого был сделан идол, с годами потемнело, что придавало многоголовому монстру еще более жуткий вид.
Людоеды увлеченно занимались разведением костра. На опушке перед домом они сложили две большие охапки хвороста, вертел и глубокий чугунный котел. Затем Айсбайн принес факел и развел огонь, а Сихмон повесил над ним котел.
— Теперь убирайтесь, — строго сказала мамаша и замахала руками, прогоняя сыновей прочь.
Людоеды взвалили на плечи свои дубины и удалились в хижину.
— Наконец-то, — сказала мамаша, оставшись одна, — свершилось! И эта честь выпала мне, мамаше Кожыпоге. Я сделаю кихкилах! Скоро-скоро все людоеды Дремучего леса учуют запах кихкилаха и сойдутся сюда на великую трапезу. И тогда я стану Чревоугодницей.
Она развернула толстую книгу с потрепанными страницами и принялась лихорадочно листать ее.
— Эй, — крикнула она, — живо принесите сюда воды, лука, тертую змеиную чешую и мою большую ложку.
Судя по шуму, который донесся из хижины, Айсбайн и Сихмон бросились исполнять приказания мамаши с невероятной расторопностью. Минуту спустя оттуда послышался страшный грохот.
— Что у вас опять? — гаркнула Кожыпога.
— Это все Сихмон, — раздался голос Айсбайна, — из-за него мы упали.
— Это все Айсбайн, — стал ябедничать Сихмон, — из-за него мы столкнулись лбами.
— Живо за работу, бездельники! Мать моя, дай мне аппетиту и прожорливости! — сказала она, обернувшись к идолу.
— Что будем делать? — тихо спросил И-гуа.
Стоя рядом с Тристаном в зарослях на краю поляны, конь тяжело и громко дышал. Тристан даже боялся, как бы его дыхание не выдало их людоедам.
— Я проберусь в хижину при первой же возможности, — сказал Тристан. — Потом мне надо будет быстро найти их и освободить, но я не понимаю, где их прячут.
— И как ты хочешь туда пробраться?
— Не знаю.
— А может, просто выскочить из кустов и атаковать их?
— Нет, — покачал головой Тристан. — Мы уже сталкивались с ними, я получил удар дубиной, а ты… сам знаешь. К тому же я бросил доспехи. В открытом бою нам их не одолеть.
Тем временем Айсбайн приволок бадью воды и наполнил котел, а Сихмон принес несколько холщовых мешков и сложил их возле костра.
— Вон пошли! — поблагодарила Кожыпога своих сыновей, и те понуро удалились в хижину.
Затем мамаша взяла щепотку какой-то темно-серой крупы из мешка и насыпала ее в воду. Вслед за крупой последовали лук, помидоры, пучок травки и какая-то жидкость из флакончика, который она достала из-под фартука. Потом она опустила в котел ложку и стала аккуратно помешивать свое варево. Три оборота налево, три направо, три налево, три направо. При этом она негромко напевала скрипучим, точно старая дверь, голосом:
Тара-тара-тара-ра,
Варим в супе Фэ-Мушра,
Ложка у меня в руках,
Поспевает кихкилах!
Поляна наполнялась терпким запахом, который распространялся все дальше и дальше с паром, что шел от котла. Мамаша пела то громче, то тише. И даже слегка приплясывала вокруг костра. Тристан почувствовал легкую сонливость, голова закружилась, а глаза стали слипаться.
— Не спи. — И-гуа ткнул Тристана носом в спину, и тот мигом пришел в себя. — Не пора ли нам?
— Спасибо, мать моя, — бормотала Кожыпога, склонившись над котлом. — Эта трапеза предназначена будет тебе, Нагга.
— Вот оно что, — догадался Тристан, — этот идол о семи головах — Нагга, мать всех чудовищ.
И-гуа промолчал, но по его виду было ясно, что он не слишком рад все это слышать. Запах все усиливался, и по сладости он не уступал голосу Харибды, когда та разговаривала со своим сыном.
— Вот что, И-гуа, — сказал Тристан, — ты стой тут и жди, но как только мы выберемся из хижины, сразу скачи к нам, а потом мчись во весь опор. Я попробую проникнуть внутрь.
Момент был самый подходящий. Мамаша так увлеклась приготовлением кихкилаха, что, вполне вероятно, не заметила бы и целую армию рыцарей. Тристан аккуратно раздвинул ветви елей, стараясь при этом производить как можно меньше шума, и выбрался на поляну. Мамаша не заметила его, она продолжала мешать похлебку, напевая свою песенку. Дурманящий аромат тут был в сто раз сильнее, чем в укрытии, а от котла поднимался розоватый пар. Теперь главное — не нарваться на Айсбайна и Сихмона, а в темной хижине он уж как-нибудь сумеет избежать встречи с ними.
