Рыжий Орм - [3]

Хоть и был он медлителен в речах, Оса не могла оставить за ним последнего слова и обыкновенно отвечала, что поистине горе, когда хорошие сыновья погибают, а остаются такие, без которых можно было бы и обойтись.

С Тосте Одду бывало проще; и едва наступала весна и тянуло смолой от лодочных сараев и корабельных причалов, на душе у него светлело. Иной раз он даже пробовал складывать висы [4], хоть и не больно-то у него ладилось: что нива гагарок готова к пахоте или что кони моря скоро понесут его в страну полудня.

Но большим скальдом [5] Одд так и не прослыл, даже среди местных девиц на выданье. Видели, что не слишком он оглядывался, уходя в море.

Брат его был младшим из всех детей Тосте и материным баловнем; звали его Орм. Он быстро рос и сделался высоким и долговязым, и Оса нередко сетовала, что он такой тощий; поскольку ел он ненамного больше взрослых, она уверилась, что потеряет сынка, что он плохо ест и оттого скоро пропадет. Орм поесть любил и мало жаловался, что мать чересчур заботится о его питании, но Тосте с Оддом нередко ворчали по поводу лакомых кусков, что оставлялись младшему. В младенчестве Орму случилось раза два приболеть; с тех пор Оса не верила в его здоровье и постоянно мучилась страхами за него и худыми предчувствиями и находила у него грозные хвори, требующие лечения священным пореем, целебными заклинаниями и гретыми глиняными тарелками, тогда как самым тяжким из его недугов приключался разве что от объедения ячменной кашей со свининой.

Он взрослел, и печалей у Осы прибавлялось. Надеждой ее было, что станет он человеком видным и хёвдингом; и часто она, довольная, указывала Тосте, что сын растет могучим и сильным и так разумен в своих речах, что не иначе как удался в мать; но страх вселяли в нее те опасности, что подстерегают взрослого мужчину. Она часто рассказывала ему о несчастьях, постигших его братьев, и взяла с него слово остерегаться туров, быть осмотрительным на кораблях и никогда не ложиться с чужой женой; но ведь оставалось еще столько иных напастей, от которых она не знала средства. Когда ему исполнилось шестнадцать зим и пришла пора отправляться в море вместе со всеми, Оса не пустила сына, как слишком молодого и слабого здоровьем; когда же Тосте спросил, не собралась ли она воспитать из него кухонного хёвдинга и сокрушителя старух, она впала в такую ярость, что Тосте напугался и отстал от нее и рад был сам уплыть как можно дальше.

Той осенью Тосте и Одд возвратились поздно и потеряли столько людей, что едва хватало гребцов; и все равно оба остались довольны и много чего рассказали. В Лимерике добыли они немного, поскольку ирландские короли в Мюнстере сделались нынче такими могущественными, что викингам теперь впору стало самим защищаться; но друзья Тосте, чьи корабли там стояли, спросили, не хотел бы он попытать с ними счастья в Мерионете на ярмарке в день солнцеворота, в Уэльсе, в таких местах, где викинги еще не бывали и куда теперь они доберутся с помощью надежных провожатых. Одд уговорил Тосте присоединиться к походу, и люди их склонились к тому же; и с семью кораблями вошли они в Мерионет и пробрались трудными путями в глубь страны и незамеченные подоспели к ярмарке. Был жестокий бой, и много людей погибло, и викинги победили и взяли большую добычу, много добра и пленных. Потом они поплыли в Корк и продали пленников, поскольку туда спокон веку съезжались торговцы рабами со всего света выбирать из добычи, привозимой туда викингами; и тамошний король, Олоф с Самоцветами, который был христианин и очень старый и мудрый, сам обычно покупал стоящих, по его мнению, чтобы их люди потом выкупали их, с прибытком для него самого. Из Корка они поплыли домой, сбившись все вместе, чтобы не попасться морским разбойникам теперь, когда охота драться у них была малая, народу на борту немного, а добра изрядно, и так они благополучно обогнули Скаген, где прибрежные жители и вестфольдцы подстерегают возвращающиеся домой нагруженные корабли.

После того как добычу разделили, Тосте досталось немало; и взвесив у себя в кладовке все серебро, он сказал, что такая поездка будет славным окончанием его странствий и что впредь он, пожалуй, останется дома, тем более что и тело уже как деревянное, а Одд теперь со всем управляется не хуже, да и Орм пособит. Одд отвечал, что это умно сказано. Но Оса говорила, что нет, вовсе даже не умно; хоть и правда серебра получено немало, но если кормить каждую зиму столько народу, то хватит ненадолго; и можно ли надеяться, что Одд не раздаст свою добычу тем женщинам в Ирландии, когда надумает вернуться; а Тосте пора бы знать, что спина деревенеет, когда сидишь зимой без дела у огня, а вовсе не от морских походов; и что с нее довольно и полгода спотыкаться о его ноги. Ей странно, сказала она, что нынче приключилось с мужчинами; вот ее родной дядя по матери, Свейн Крысиный Нос, могучий герой Гёинге, пал в стычке со смоландцами, спустя три года как он выпил все, что было, на столе на свадьбе своего старшего внука; а теперь приходится слушать, как мужчины в расцвете сил жалуются на болячки и не стыдятся умирать на соломе, словно скотина. Теперь пусть Тосте и Одд выпьют доброго пива, со счастливым возвращением, того, что им по вкусу, а Тосте пусть выкинет дурь из головы и выпьет за такую же удачу в будущее лето; а потом они все вместе благополучно перезимуют, если только не будут сердить ее подобной болтовней.