Рыжий дьявол - [102]
И навсегда, навеки запомнился мне облик того, другого — давно уже умершего, но еще продолжающего дышать; облик жуткого оборотня, напрочь лишенного лица.
ЭПИЛОГ
На этом, в сущности, кончается тема Рыжего Дьявола. По всем законам прозы тут следовало бы поставить точку. Но я ведь пишу произведение автобиографическое, а приключения мои на этом не кончились, отнюдь! Впереди меня ждали успех и признание, а затем — новые, внезапно обрушившиеся невзгоды. И новые скитания.
И сообщить о них я считаю необходимым. Это особенно важно еще и потому, что данная книга завершает большой трехтомный биографический цикл. И я не могу закончить ее, не объяснив, как же так вышло, что я в конце концов расстался с родиной и оказался в Париже.
Прежде чем это случилось, произошло немало всяких событий… И если бы я начал их описывать подробно и красочно, то получилась бы еще одна объемистая книга. И когда-нибудь я, возможно, такую книгу напишу. Однако здесь, сейчас, я постараюсь быть предельно кратким. Ограничусь перечислением основных фактов. И ручаюсь, что много места это не займет.
Итак, в первых числах ноября я прибыл в Москву и успел как раз к началу совещания. Оно было торжественным, многолюдным. Сюда съехались молодые поэты, прозаики, драматурги изо всех почти советских республик и областей.
Что ж, я мог быть вполне довольным собой! Мало того, что я предстал здесь как делегат Сибири великой страны, занимающей на планете площадь в девять миллионов квадратных километров. Я еще и удостоился похвал. На совещании меня хвалили за самобытность, за чувство природы, за романтизм. Целый ряд столичных газет и журналов запросил у меня стихи… Наконец-то я дождался своего часа и, как принято говорить, «вышел на орбиту».
Кое-кто меня, однако, и поругивал. Некоторые партийные критики упрекали меня в том, что романтизм мой отвлеченный, какой-то безыдейный. Что я вообще сторонюсь серьезных социальных и политических проблем… При сталинском режиме такие упреки могли бы привести к весьма печальным для меня последствиям. Но в 1956 году многое изменилось. Наступил новый период в истории страны. Ведь именно тогда Никита Хрущев выступил с осуждением сталинизма, с разоблачением его ошибок и преступлений. И в кругах творческой интеллигенции, прежде всего, в столичных кругах началась переоценка ценностей… Да и читатели тоже давно уже устали от «идейной литературы».
Ну и, естественно, на этом фоне традиционная, «казенная» критика не только не повредила мне, а, наоборот, помогла. Она еще выше подняла мои акции.
И все-таки критика эта задела меня. Я же, в сущности, никогда не сторонился серьезных проблем! Просто мое отношение к ним было несколько иным — отличным от официального… И однажды в писательском клубе я специально выступил перед большой аудиторией и прочел одно из новых своих стихотворений:
— А ты, старик, пессимист! — сказал Юра, двоюродный мой брат и известный московский писатель, — когда мы уединились с ним в клубном буфете. — Стихотворение твое хорошее, крепкое, но какое-то очень уж безнадежное. Ты, что же, не веришь в пресловутую «борьбу идей и масс»?
— Не верю в результат борьбы, — сказал я, — вернее, знаю, что результат будет гибельный, ужасный. Причем для всех! Для любых классов! В этой «идейной борьбе» окончательной победы одержать никто не сможет.
— Ого! Почему же?
— Потому что так уж мир наш устроен. — Я пожал плечами. — Ведь борьба эта идет на протяжении всей писаной истории, по всему лицу планеты. И в самых разных формах и вариантах. И под различными лозунгами. Среди них наиболее распространены такие, как «за справедливость», «за мир»… А ты знаешь, сколько мирных дней было на земле за минувшие пять тысячелетий? Это подсчитано. Так вот, всего лишь двести девяносто два года! Да и тогда творились всяческие несправедливости, процветали и террор и шпионаж… Человечество с незапамятных пор дифференцировалось на расы и веры, классы и кланы, на поработителей и порабощенных, на удачливых и неудачников, на богатых и бедных, — и так это и тянется по сей день. В сущности ведь человеческая натура не меняется. Меняется лишь техника. И в первую очередь, техника военная, истребительная. А в остальном, что ж. Все старые наши беды по-прежнему с нами. И по-прежнему нет в мире ни одной социальной системы, которой все люди были бы довольны, при которой все были бы полностью счастливы… Самая главная наша беда — в нашей разрушительной двойственности. Мы создаем противоречия и страдаем от них. И все больше и больше в них запутываемся. А силы зла между тем растут. И с каждым днем все сложнее и опаснее становится жизнь… И конца всему этому не видно. То есть он виден — конец. Но лучше о нем не думать. Хотя и не думать тоже нельзя.
Михаил Дёмин, настоящее имя Георгий Евгеньевич Трифонов (1926–1984), — русский писатель, сын крупного советского военачальника, двоюродный брат писателя Юрия Трифонова. В 1937 году потерял отца, бродяжничал, во время Второй мировой войны после двухлетнего тюремного заключения служил в армии; после войны в связи с угрозой повторного ареста скрывался в уголовном подполье. В 1947 году был арестован и осужден на шесть лет сибирских лагерей с последующей трехлетней ссылкой. После освобождения начал печататься сначала в сибирской, затем в центральной прессе, выпустил четыре сборника стихов и книгу прозы.
18 июля 1926 года в Финляндии родился Георгий Трифонов, больше известный как Михаил Дёмин. Профессиональный уголовник, вор, убийца и блатной по кличке Чума, он отмотал пару-тройку сроков, выпустил несколько поэтических книг, а потом, выехав к родственникам в Париж, стал невозвращенцем. Широко известна его автобиографическая трилогия «Блатной», «Таежный бродяга», и «Рыжий дьявол».
Книга ведет читателя в жестокий мир таежных болот и алмазных приисков Якутии – самой холодной области Восточной Сибири. В отзывах на произведения Михаила Демина критики неизменно отмечают редкое умение сочетать захватывающий сюжет с точностью и достоверностью даже самых мелких деталей повествования. Так, по его «сибирским» книгам действительно можно изучать Сибирь!
Повесть «…И пять бутылок водки» – первое русское произведение такого жанра, появившееся на Западе, – впервые вышла в 1975 году в переводе на французский и итальянский языки. Герои книги – городские уголовники – действуют на юге Украины, в солнечной Полтаве.В отзывах на произведения Демина критики неизменно отмечают редкое умение сочетать захватывающий сюжет с точностью и достоверностью даже самых мелких деталей повествования.
Князь Андрей Волконский – уникальный музыкант-философ, композитор, знаток и исполнитель старинной музыки, основоположник советского музыкального авангарда, создатель ансамбля старинной музыки «Мадригал». В доперестроечной Москве существовал его культ, и для профессионалов он был невидимый Бог. У него была бурная и насыщенная жизнь. Он эмигрировал из России в 1968 году, после вторжения советских войск в Чехословакию, и возвращаться никогда не хотел.Эта книга была записана в последние месяцы жизни князя Андрея в его доме в Экс-ан-Провансе на юге Франции.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Современному читателю впервые представлены воспоминания и политический дневник Александра Федоровича Керенского (1881–1970), публиковавшиеся с 1920–х годов в русской периодике Парижа, Берлина, Праги, Нью- Йорка. Свидетельства одного из главных участников Февральской революции 1917 года до сих пор остаются в числе самых достоверных источников по истории России.
Он больше чем писатель. Латиноамериканский пророк. Например, когда в Венесуэле (даже не в родной Колумбии!) разрабатывался проект новой конституции, то в результате жаркой, чудом обошедшейся без применения огнестрельного оружия дискуссии в Национальном собрании было решено обратиться к «великому Гарсия Маркесу». Габриель Гарсия Маркес — человек будущего. И эта книга о жизни, творчестве и любви человека, которого Салман Рушди, прославившийся экзерсисами на темы Корана, называет в своих статьях не иначе как «Магический Маркес».
Это не полностью журнал, а статья из него. С иллюстрациями. Взято с http://7dn.ru/article/karavan и адаптировано для прочтения на е-ридере. .
Владимир Дмитриевич Набоков, ученый юрист, известный политический деятель, член партии Ка-Де, член Первой Государственной Думы, род. 1870 г. в Царском Селе, убит в Берлине, в 1922 г., защищая П. Н. Милюкова от двух черносотенцев, покушавшихся на его жизнь.В июле 1906 г., в нарушение государственной конституции, указом правительства была распущена Первая Гос. Дума. Набоков был в числе двухсот депутатов, которые собрались в Финляндии и оттуда обратились к населению с призывом выразить свой протест отказом от уплаты налогов, отбывания воинской повинности и т. п.
Бунт на зоне называется разморозкой. Это когда зэки, доведенные до крайности начальственным беспределом, «мочат» сук-активистов и воюют даже со спецназом. Начальник лагеря подполковник Васильев бунта не хотел, но закрутил гайки до упора сознательно: ему нужен чемодан с ценным грузом, а смотрящий за зоной Батя обязательно пошлет на волю маляву с наказом доставить сюда чемодан – только получив его содержимое, он может одолеть «хозяина». Вот пусть и летит на Колыму «грузняк», а Васильев его перехватит… План четкий, но и Батя не так прост.
Коля Колыма всегда слыл пацаном «правильным» и среди блатных авторитетом пользовался заслуженным, ибо жил и мыслил исключительно «по понятиям», чтил, что называется, неписаный кодекс воровского мира. Но однажды он влип по самое «не могу». Шутка ли: сам Батя, смотрящий по Магаданской области, дал ему на хранение свои кровные, честно заработанные сто кило золота, предназначенные для «грева» лагерного начальства, а Коля в одночасье «рыжья» лишился – какие-то камуфлированные отморозки совершили гусарский налет на его квартиру, замочили корешей Колымы и забрали драгметалл.