Рыжий черт - [9]
Успел в самый раз: Жорка, уже одетый, закидывал за плечо котомку из старой, пожелтевшей наволочки.
— За мной? На оленях?! — догадался он и, похудевший, жилистый (врал в письме, что растолстел), прыгнул на меня, сдавил тонкими руками шею.
— Малыш, мой малыш... — сказал я, прихлопывая ладонью по худой спине. — Ты видел свою газету?
Жорка живо спрыгнул на пол.
— Какую газету?
— Ну как же...
Я вытащил из кармана московскую газету. С первой полосы глядел Жорка.
— Уй ты! Пропустил!
— Тут еще о тебе целых три столбца.
— Ругает?
— Нет. Только хорошее пишет. Незлопамятный парень.
— Надо письмишко ему кинуть: мол, не таи обиды, пошутил...
Из палаты вышла женщина в докторском колпаке. Она потрепала Жорку по рыжим вихрам и, умоляюще глядя на меня, сказала:
— Заберите, заберите вы этого беса! Вечно что-нибудь придумывал, ни минуты спокойно не лежал. Ужас, а не ребенок!
— Не обессудьте уж... Горбатого могила исправит, — виновато сказал Жорка.
— Поезжай, поезжай, ты очень хороший парнишка, — совершенно неожиданно для Жорки похвалила женщина.
Мы простились и скоро были в дороге.
Весна в тайге! Правда, еще не бегут с веселым перезвоном ручьи, а на Вилюе не зияют черные полыньи. Но навсегда уже отступили шестидесятиградусные морозы, полиняли, сморщились сугробы, и стволы сосен наги, без блестящего ледяного панциря, сочатся, исходят смолою. Ветер душист, пахуч, хмельной от хвои, березового сока, и его пьешь с наслаждением, как пьешь родниковую воду. В голову лезет разная чертовщина, и неловко перед самим собою за лихие мальчишеские желания: хочется, например, расцеловать широкую оленью морду или рысью прыгнуть с нарты на плывущий мимо ствол дерева.
Светает рано. Солнечные лучи мягки и ласковы и заметно греют щеки. Все чаще с юга наплывают беспросветные, разбухшие от сырости тучи, и из них мокрыми хлопьями летит и летит снег. Такое ненастье любо сердцу северного жителя.
Жорка походил на застоявшегося жеребенка, которого всю зиму держали в стойле, а по весне вдруг выпустили на луг. Добрую половину пути он бежал за нартой, припадая на сломанную ногу, хватал раскрытым ртом тяжелый, как вода, воздух.
— Болит нога, малыш? — спросил я.
— Не, почти совсем не болит. И хромота, говорят, пройдет. Только первое время к перемене погоды болеть будет. Как у старика.
...На следующее утро выходим на работу. В утро идет вся бригада, три смены. И еще, как всегда, Константин Сергеевич и тракторист.
Мы переносим буровую на новую точку. Новая скважина будет снова на высоком берегу Вилюя, и опять, к великой радости Жорки, нам предстоит карабкаться каждый день наверх.
— Доверяем тебе самую ответственную работу, — сказал Константин Сергеевич Жорке. — Будешь добывать из-под снега мох и подогревать его. Он служит прокладкой между венцами.
Константин Сергеевич, конечно, загнул: работа эта одна из самых простых и легких. А сказано такое было для того, чтобы Жорка не таскал с больной ногой тяжелые бревна.
Хитрость начальника партии удалась: Жорка действительно поверил, что добыча мха для прокладки — самая ответственная работа. И забегал как угорелый с лопатой и ведрами, припадая на сломанную ногу.
День, как всегда, промелькнул незаметно. Вот уже и Венера вспыхнула ярким голубовато-красным огнем.
Мы подходим к обрыву. Гора ничуть не ниже и не меньше, чем та, с которой так лихо катился Жорка.
Жорка забежал вперед и сел на кромке.
— Ты опять за старое, Жора...
— Че вы, че вы, че вы? — застрочил Жорка. — Ведь так гораздо удобнее и совершенно безопасно. А сами из-за какого-то странного принципа не хотите сесть и поехать!
И оттолкнулся и заскользил вниз, оставляя за собою широкую борозду.
Я почесал затылок, сел на кромку обрыва и поехал вниз. Немного проехав таким образом, я затормозил ногами и обернулся. Все замерли на обрыве, глядя на меня.
— Немая сцена, похлестче, чем в «Ревизоре»! — расхохотался внизу Жорка. Он уперся ногой в ствол дерева и с интересом наблюдал за нами.
— Малыш прав: так удобнее, братцы, — согласился я. — Основное, совершенно не чувствуешь напряжения в ногах.
Потом с горы покатились Константин Сергеевич, тучный Федорыч, а глядя на них, и все остальные.
Жорка заливался веселым смехом.
— Ай-яй-яй! — строчил он. — И не стыдно ли вам? Ведь взрослые люди!..
