Рыжие волосы, зеленые глаза - [25]

Мария вдруг стала замкнутой, холодной и безучастной. Такое с ней бывало в детстве, когда в гости приходил кто-нибудь из подружек. Она радовалась приходу подруги и была счастлива, принимая ее, но, когда та собиралась уходить, вообще переставала ее замечать, словно изгоняя отступницу из мира своих привязанностей. Вот и сейчас она решительно оттолкнула руки Мистраля от своего лица, посмотрела на переливающиеся в свете полуденного солнца кроны тополей, потом перевела взгляд на пыльную дорогу, словно видела ее впервые.

— Убирайся к черту, — сказала она холодно.

Мистраля задела эта неожиданная реакция. Он хотел объяснить, что не забудет ее, что прощается не на век, но Мария, не дав ему времени на ответ, стремительно направилась к дому. Она услышала за спиной «Мы еще встретимся, Мария!», но прошла, не оборачиваясь, через автостоянку, обогнула дом и вернулась к бабушке. Лила и Москино шли за ней, виляя хвостами.

— Он уехал, верно? — догадалась старуха, глядя на опечаленное лицо девушки. — Бог даст, вернется, — добавила она.

Мария, не сказав ни слова, поднялась к себе в комнату, закрыла дверь и, бросившись на постель, зарыдала.

3

Адель Плувен считала, что воскресный вечер пахнет счастьем. Она хлопотала на кухне, занятая приготовлением запеченной говядины, традиционного воскресного блюда в ее родном Провансе. Ее сын сидел у стола под окном, погруженный в чтение книг и журналов по автомобилизму. Телевизор на комоде транслировал в пустоту какое-то ни одному из них не интересное обозрение.

— Готово, — радостно объявила Адель. — Накрывай.

Мистраль отложил свои журналы и покрыл стол белой скатертью с типично романьольским набивным рисунком: петух, кисть винограда, кувшин. Расправив скатерть, он аккуратно расставил тарелки, приборы и бокалы.

Адель принесла на стол дымящийся глиняный горшок с мясом, гренки с сыром и аппетитный овощной салат.

— Куда пойдешь вечером? — спросила она сына.

По воскресеньям Мистраль обычно проводил вечер с друзьями, вместе с ними ходил в кино или на дискотеку. Все остальные вечера он торчал в сарае за домом, возясь с двигателем своей малолитражки.

— Побуду здесь, — ответил он, накладывая себе на тарелку нежного, вкусного мяса.

— Ты не заболел? — встревожилась Адель.

— Я бы хотел с тобой поговорить, — сказал он, не поднимая глаз от тарелки.

— Поговорить о чем? — насторожилась она. Такого предложения от сына ей никогда раньше не доводилось слышать.

— Ну, например, расскажи про mas[11], где ты родилась.

Адель родилась в Провансе, на ферме, где работали на виноградниках ее родители, земля и виноградники принадлежали хозяину, забиравшему половину всего урожая. Они были арендаторами и делали всю работу по выращиванию и сбору винограда.

— Я тебе эту историю рассказывала много раз, с тех пор как ты был еще вот таким малышом.

— Но ты всякий раз добавляешь что-то новое, — возразил он, — и получается еще интересней.

— Может, это тоска по родной земле. Я столько лет ее скрывала даже от себя самой, и только теперь она начинает понемногу утихать. Может, это она заставляет меня вспоминать все новые и новые подробности. Например, стены нашего дома: они были желтые, светло-желтые с голубым, как небо и солнце Прованса. Стены были толщиной в сажень, а то бы им не выстоять против мистраля. Он проносится по долине Роны с воем, как дикий зверь, все сметая на своем пути. Мне просто смешно слушать про ураганы во Флориде, которым американцы дают женские имена. Они не знают, что такое наш sacr vent[12], задувающий порывами со скоростью двести километров в час, когда температура опускается ниже нуля, так что аж душа замерзает. Я думаю, это из-за мистраля все провансальцы такие упрямые и скрытные. Мы становимся словно каменными, чтобы устоять против ветра. Думаешь, Плувены не тоскуют по своей бедняжке Адели после чуть не двадцатилетней разлуки? Конечно же, они меня вспоминают, только виду не показывают. Стоит им хоть чуть-чуть размякнуть, и они умрут от горя. Я их понимаю, ведь я сама такая. — Она перестала есть и мечтательно уставилась на противоположную стену, словно читая на ней повесть о своем прошлом.

— Maman[13], — сказал Мистраль, положив ей руку на плечо, — когда-нибудь мы вместе навестим Плувенов. Я же их никогда не видел, хотя и во мне течет их кровь.

— Откуда у тебя такие мысли? До сих пор тебя хватало только на рождественские поздравления, да и то открытки писала я, а ты только подпись ставил, — удивилась Адель, не на шутку встревоженная грустным настроением сына.

— Я должен уехать, и мне важно знать, что, где бы я ни был, есть нить, связывающая меня с моими корнями, — ответил он.

— Что это значит, ты должен уехать? — Адель отказывалась его понимать.

— Я познакомился с механиком гоночных машин. Он из Модены. Его зовут Сильвано Ваккари. Он предложил мне работу у себя в мастерской. Для меня это очень важный шанс, — объяснил Мистраль, глядя на мать с бесконечной нежностью. Ему не хотелось, чтобы она думала, что, уезжая, он наносит ей обиду или покидает навсегда.

— Когда-нибудь ты свихнешься со своими моторами! — рассердилась Адель. — Только и знаешь, что копаешься в машинах да гоняешь на них как угорелый. Видно, тебя в детстве сглазили. Я ночей не спала, тряслась, когда же ты домой вернешься, а ты все гонял на мотоцикле. Когда запаздывал, я уже видела, как ты лежишь, раздавленный, где-нибудь на обочине. Помирала по сто раз, пока ты носился на своих проклятущих железках. Потом ты познакомился с этой рыженькой из Каннучето, дочкой Гвиди, я уж было подумала: ну, слава богу, хоть теперь поумнеет. А ты, оказывается, решил преподнести мне эту чудную новость.