Рыжие сестры - [25]

– Я вас понимаю… но в жизни каждого человека, – начал Плинио, имея в виду рыжих сестер, – всегда есть уголок, зная который многое можно объяснить.

– Хоть убейте, сеньор, такого уголка у них я не знаю… Ну, разумеется, всех своих дел они мне не поверяли.

– Что за отношения были у вас с ними?

– Я уже сказал, старая дружба, ну, и время от времени они давали мне заказы – от себя или от своих друзей. Уж очень они своих родителей любили… Любили, а вернее, любят, потому что ничего плохого с ними не могло случиться.

– Вы знаете, что у сеньорит Пелаес был пистолет и что они в тот последний раз взяли его с собой?

– Что? – встрепенулась Гертрудис, которая ни на минуту не теряла бдительности.

– Вы об этом не знали, Новильо? – продолжал Плинио, не обращая внимания на служанку.

– Нет, сеньор, понятия не имел. Откуда мне знать?

– И где же был пистолет? – опять вмешалась Гертрудис, уперши руки в бока и наступая на Плинио.

– Странно, что ты этого не знала. Под матрацем у одной из твоих сеньорит.

– Дева Мария! – выдохнула Гертрудис. – Да откуда же было мне это знать! Да я ни в жизнь к их постели не притрагивалась! Ни к постели, ни к посуде. Они и подойти-то близко не давали к вещам, на которых спали да из которых ели. Такие они щепетильные! Такие чистюли, что даже противно!

– Ладно, так вот этого пистолета на месте не оказалось. Осталась пустая коробка из-под него.

– А кто же знал про пистолет-то? – продолжала допрашивать служанка, хитро на него глядя.

– Их кузен, Хосе Мария Пелаес, – нехотя отвечал Плинио.

– Я тоже, уверяю вас, понятия не имел о пистолете, – оправдывался Новильо.

– Вот вы знаете их столько лет, как вы думаете, что могло заставить их выскочить из дому в такой спешке, да еще с пистолетом?

– Такая реакция совершенно не свойственна их натуре… Может, они получили какое-нибудь анонимное письмо, у них требовали денег…

Плинио удивленно взглянул на него.

– Вот, именно, – продолжал чиновник-столяр, – может, они повезли деньги, куда было велено, а их – раз! – и сцапали.

Плинио с сомнением покачал головой.

– Ни дома, ни в банке денег не тронули.

– Но, сеньор, – воскликнул Новильо, довольный своей проницательностью, – в таких делах никогда не знаешь точно…

– Вы считаете, что у них хватило бы смелости встретиться с шантажистами?

– Я бы, пожалуй, не удивился. А ты, Пальмира? – спросил он, глядя на толстую вязальщицу и секретаршу, которая давно уже остановила машину и, ошеломленная, слушала разговор.

– Я бы – тоже: они такие нервные, такие нервные, ну на все способны.

– И я бы не удивилась, – не выдержала Гертрудис, – иногда – ну чистый порох!

– Вот, слышите? – подвел итоги довольный столяр. – Большинство.

Плинио провел рукой по подбородку и замер, чуть прикрыв глаза, потом покачал головой и сказал:

– Когда у человека в анонимном письме требуют денег, а он не хочет их давать, он сообщает в полицию или предупреждает кого-нибудь, куда он идет.

– А если денег просил человек – ведь может же быть такое, – чье имя они не хотели бы предавать огласке? – продолжал Новильо, начиная увлекаться расследованием.

– Кто именно? – напрямик спросил Плинио, глядя ему в глаза.

– Ну, например… я не знаю… Это так, предположение. Ведь не я сказал, что и у них в жизни может быть тайный закуток. Поймите меня правильно.

– Все, что вы говорите, может иметь смысл лишь в том случае, если вы назовете мне человека или людей, которые могли послужить поводом для такого поступка.

– Я, знаете ли, очень с ними дружен, очень, но самые сокровенные тайны, если они у них есть, – этого я не знаю. Поймите меня правильно.

– Ладно, – подытожил Плинио, – я ведь только хотел познакомиться с вами, дорогой Новильо, и вступить в контакт. Прошу вас, поройтесь в памяти, может, вспомнится что-то, способное пролить хоть каплю света… Я к вам еще как-нибудь зайду.

Новильо провел рукою по затылку, очень пристально посмотрел на Плинио и сказал:

– Я буду рад видеть сеньора в любое время, когда ему угодно… Но только в другом месте. Вы позвоните мне по любому из этих телефонов, и я приду, куда скажете. Очень буду вам за это признателен. – И записал на бумажке телефоны.

– Хорошо, – сказал Плинио, бросив понимающий взгляд в сторону верстака, – если вы мне понадобитесь, я позвоню по одному из этих телефонов… три раза.

– Нижний – домашний.

– Пошли, Гертрудис.

Плинио пожал руку Новильо и следом за сметливой служанкой пустился в обратный путь по лабиринту.

– Ой, как же они на меня накинулись, что я вас привела. Чего только я не говорила: и что вы полицейский, и что меня заставили, я думала, они меня покусают… Понятно, не хотят, чтобы раскрыли их тепленькое местечко, – говорила Гертрудис, ведя Плинио по министерскому лабиринту.

– Давно они тут?

– Сеньориты говорили, я слыхала, еще с довоенных времен.

– Он женат?

– Вдовец. Но, по-моему, прости меня, господи, он всегда жил с этой Пальмирой, она там столько же, сколько и он.

– Ну и жизнь, боже мой! – заметил Плинио, когда они вышли в обитаемую часть здания.

Плинио велел Гертрудис возвращаться домой и закончить уборку да быть на страже – вдруг кто позвонит, а он придет позже. Когда женщина скрылась в метро, он мрачно зашагал по улице, распаляя собственное дурное настроение, причиной которого в конечном счете была тоска по дому. Детская тоска, над которой сам он в глубине души смеялся. И в то же время он чувствовал, что обстановка его возбуждает. Однако его состояние не имело никакого отношения к женщинам, которых он видел вокруг, – скорее это относилось к тем, чьи образы он с юношеских лет хранил в воображении. Молодые девушки, собирающие виноград, женщины у обочины дороги… на аттракционе в парке…