Рыжая племянница лекаря. Книга 2-я - [17]

Толпа закричала радостно и зло, и я различила среди возгласов то, как некоторые бранились на Мике, спрашивая у него, не стыдно ли ему называться женихом шлюхи, сошедшейся с нечистым духом.

Я невольно сделала шаг назад, и вновь наткнулась на Хорвека, который придержал меня за плечо, и, склонившись, промолвил с насмешкой:

-Сдается мне, твой прекрасный герцог наконец-то обратил на тебя внимание и оценил по достоинству.

-Прикуси язык! – вспыхнула я. – За него сейчас говорит ведьма! Если бы не ее колдовство…

-То Его Светлость уже вел бы тебя к алтарю? – хохотнул бродяга. – Бедный твой жених – тот, которого должны нынче повесить. Из-за колдовства он думает, что ты бросила его ради демона. Не будь чар – узнал бы, что ты бросаешь его ради герцога… Не слишком ли ты жестоко обошлась с мальчишкой?

Слова его попали точно в цель – даже если бы к моим щекам приложили бы раскаленное железо, они бы не горели сильнее.

-Да, это я виновата… - мне хотелось закричать это, но горло словно сдавила та самая петля, которая дожидалась меня. – И я лучше умру, чем буду смотреть молча на то, как… Отпусти меня!

-Говорю тебе, ты не спасешь их, показавшись ведьме, - Хорвек объяснял терпеливо и спокойно. – И я вовсе не собирался тебя к этому подталкивать. Если ты и впрямь хочешь сохранить им сегодня жизнь, то будешь смеяться, глядя на то, как их поведут на смерть. Нищие всегда радуются, когда видят казнь богатых и уважаемых людей. Улыбайся – она сейчас ищет в толпе тех, кто испуган…

Я поверила ему, ведь сама уже ничего не понимала. Никогда еще мне не давалась с таким трудом улыбка – я изо всех сил растягивала пересохшие губы, так, что они вот-вот должны были потрескаться. Господин Огасто тем временем обратился с короткой речью к священникам, смиренно ждавшим поодаль своей очереди, и святые отцы торопливо сообщили в ответ, что передают право на суд сюзерену этих земель, раз уж проклятые колдуны желали навредить именно ему.

-Почему они так легко согласились? – прошептала я, улыбаясь из последних сил.

-Потому что твой дядюшка был им не по нраву, я полагаю, - ответил Хорвек. – А дела о колдовстве предписано решать как можно быстрее, чтобы чернокнижники не успели одурманить разум судей. Никому не хочется прослыть околдованным, так что снисхождение в делах о чародействе суды никогда не проявляют.

-Его Светлость говорит, что они будут немедленно казнены! – я едва удерживалась от того, чтобы не начать кусать собственные руки. – Хорвек! Что, если ты ошибаешься? Что если мне нужно попытаться…

-Улыбайся, Фейн, - сказал он, приобнимая меня. – Смейся! Глотни вина – еще немного осталось на дне… Ее глаза сейчас повсюду, и если она поймет, что ты здесь – мы умрем.

Словно подтверждая его правоту, над толпой закружилась стая ворон, невесть откуда прилетевших к площади – и я сразу угадала, что здесь не обошлось без чар: ведьма сейчас отчаянно искала меня среди толпы. Дядюшку Абсалома и Мике тем временем уже подтолкнули к петлям и веревка уже легла на плечи дяди, побелевшего так сильно, словно его лицо испачкали мелом.

-Хорвек, она позволит казнить его… - я цеплялась за бродягу, а моя улыбка уже походила на оскал припадочного. – Ты ошибся… Она не остановится!

-Улыбайся, Фейн, - только это он и отвечал мне.

-Нет, она молчит, она даже не смотрит в сторону виселицы… Хорвек, ты все неправильно сказал! – бормотала я. – О, если его сейчас повесят… Я не прощу тебя, слышишь?! Никогда не прощу!

Раздалась барабанная дробь, я чуть было не зажала уши, но Хорвек крепко прижимал меня к себе и не давал пошевелиться. Я не могла смотреть больше в сторону виселицы – глаза резало так, словно в них насыпали горсть песка – и продолжала улыбаться, хотя куда больше эта гримаса походила на сдерживаемые из последних сил рыдания.

-Ты ошибся, - повторяла я едва слышно, вцепившись в руку Хорвека. – Ты ошибся…

-Постойте! – барабанная дробь оборвалась, словно руки у всех барабанщиков обессилели от звука этого кристально-чистого, мелодичного голоса. В первый раз я слышала, как говорит ведьма, и мне показалось, что звук ее речи – самое прекрасное и самое ужасное, что может существовать во всем белом свете. Произнесенное ею походило на древнюю песню, и любое слово тут же превращалось в заклинание. Только тихий торжествующий смех Хорвека помог мне сбросить оцепенение, вызванное звучанием голоса ведьмы, и я поняла, что она начала околдовывать толпу.

-Постойте! – повторила она, и решительно подошла к господину Огасто, безо всякого страха и стеснения отвергая все правила и законы, запрещающие ей говорить с ним так, как ей этого хочется. Таммельнцы замерли, удивляясь и тут же покоряясь ее воле – то, что она собиралась совершить, уже заранее признавалось достойным и добрым поступком. Возможно, причиной тому было всего лишь хитрое колдовство, но мне показалось, что толпа в замешательстве умолкла, ощутив бесстрашие и жестокость, исходящие от этой женщины –качества отнюдь не колдовского рода. И это было вовсе дурным признаком: колдунья была страшна и сильна не только благодаря своим заклинаниям.

-Да, сестра моя? – тут же отозвался господин Огасто, взяв ее за руки.